Заре навстречу

Значит, записываем. — И тут же перешел к другому вопросу: — Получен наряд от товарища Опреснухина избрать восемь человек в охрану угольного эшелона. Сначала — кто сам желает, а после по отдельности обсуждать будем.

Тима поднял руку. Кривоногов сказал возмущенно:

— Не успели тебя в список недовозрастных зачислить, а уж сразу поперек других выскакиваешь! Не совестно тебе соваться?

Алеша Супырин записал имена желающих.

— Тут такое положение, товарищи, — коротко сказал он, зачитав список. На Урале и в России теперь пуд угля что пуд хлеба. Без хлеба люди слабнут, а без угля заводы становятся, — так что умри, а до места доставь.

Каждую кандидатуру обсуждали долго, тщательно, припоминая беспощадно только все худое, что за кем числилось. Про сына запальщика Лепехина говорили:

— Васька с получки деньги утаивал, на сапоги копил.

А как купил, стал их прятать у Болотного, перед отцом с матерью в лаптях ходил, чтоб те его жалели.

— Это он перед Дуськой сапогами короновался.

— Вы мне его не клейте! — обидчиво крикнула Дуся. — Я на его сапоги и не глянула ни разу.

— Только в глаза друг дружке смотрели, что ли?

— Когда комиссар приезжий День здоровья объявил, Васька, вместо того чтобы со всеми сортиры и помойки чистить, в тайгу ушел подснежные цветы Дуське собирать. Ненадежный он человек.

— Правильно. Мы его в читалке проверяли: стишки списывает, а ни одной настоящей книги не берет.

— Какие еще отводы? — спросил Супырин.

— Да мы его вовсе не отваживаем! — зло крикнул Кривоногов, первый начавший говорить про сапоги. — Мы его просто осаживаем, чтобы про себя много не Думал.

Тима, считая себя обиженным Кривоноговым, заметил ехидно:

— А ты что болтаешься туда-сюда, то «против», то «за»!

Кривоногов поглядел Тиме пристально в глаза и спросил шепотом:

— г А кто запалки горящие из бурок выбирать стал голыми руками, когда Болотный в забое сомлевший от угара лежал? — И, подняв разом обе руки, провозгласил: — Я за Ваську.

В этом же духе проходпло избрание и остальных ребят в охрану эшелона. Потом Алексей Супырин докладывал, как справляются ребята с остальными «нарядами», полученными от ревкома.

Слушая его, Тима уважительно вглядывался в лица тех, о ком говорил Супырин, и поражался, с каким безразличием выслушивали они слова Алексея.

Вот рядом с Тимой сидит на корточках хилый паренек с перевязанной тряпицей опухшей щекой. Супырин, кивая на него, сообщает:

— Королек вчера вместе с Лешкой Пазухиным спустились, согласно наряду, в нижний горизонт и там ныряли с полка в затопленный штрек. Собрали весь брошенный инструмент, лампы и ящик с лауэровскими запалками. Так что ничего не пропало. — И, обведя глазами всех, спросил: — Значит, можем записать Корольку выполнение?

— А Лешка где? — спросил Кривоногов.

— Простыл, — сипло сообщил Королек и жалобно пояснил: — Вода, знаешь, какая холодная, прямо душа стыла.

— Теперь по охранным делам, — продолжал неторопливо Супырин. — Тут, ребята, у нас промашка вышла.

Опреснухин винтовку у Кривоногова осматривал, а на ней ржа.

— Дай я объясню, — крикнул Кривоногов и сказал, поеживаясь: — Меня ведь на рудном дворе, у склада, Пазухин должен был сменить, а он не вышел. Так я в шахте без смены у склада и просидел. А там, сами знаете, порода обводненная, повсюду каплет. Как я винтовку одежей ни прикрывал, вода подземная едкая — просочилась.

А когда Опреснухин пришел посты смотреть и начал винтовку при лампе расследовать, ржавчину увидал, ну и осердился; а я, как он ушел, всю ее обчистил и мазутом смазал.

— Мазутом нельзя.

— Нельзя, так вытру.

— Теперь, ребята, такое дело, — объявил Супырин. — Наряд пришел. Четырех коней с шахты надо продотряду выдать. Придется вместо коней самим на откатку впрягаться по четыре на вагонетку. Значит, шестнадцать человек найти надо, которые недельку побегали бы за коней, убывших в командировку. Нету несогласных? Пошли дальше…

Тима знал, насколько опасен и тяжел труд шахтера.

Но и поднявшись на-гора, они, усталые, измученные, идут не в дома, а в лачуги, вырытые в земле, где только нары да самодельный стол. Кроме необходимой посуды и смены одежды, там нет почти никаких вещей, и, как и в шахте, пахнет сыростью, плесенью.