Заратустра: Танцующий Бог

Однажды некий человек купил картину Пикассо. Это стоило ему миллион долларов, и он хотел убедиться, что это — настоящий Пикассо, не подделка; ведь на рынке бывают подделки, которые похожи как две капли воды на оригинал. Если вы не искушенный эксперт, вы не заметите никакой разницы. Поэтому он проконсультировался у эксперта, который специализировался как раз по Пикассо.

Тот сказал ему:

— Не беспокойтесь. Относительно этой картины я абсолютно уверен, потому что я был в доме Пикассо, когда он писал ее; так что я видел это своими глазами. Можете не волноваться. Ваш миллион потрачен не зря. Но этот человек сказал:

— Я бы хотел пойти вместе с вами к самому Пикассо. Мне хочется услышать также его мнение.

— Это несложно, — ответил эксперт. Они отправились к Пикассо. Пикассо сидел со своей подружкой. Он посмотрел на картину и сказал:

— Это подделка. Критик опешил:

— Что вы говорите? Я сам видел, как вы писали ее. И женщина тоже сказала:

— Ничего себе! Я тоже была в доме, когда ты писал ее. Пикассо сказал:

— Я не говорю, что не писал ее, но это — подделка. Все они уставились на Пикассо — он что, сошел с ума? Он сказал:

— Вы не понимаете. Вот что было на самом деле: одному человеку хотелось иметь картину, а мне в голову не приходило никаких идей, и поэтому я просто еще раз написал свою же старую картину. Пойдите в парижский музеи — и вы найдете ее там. Я просто снова нарисовал ту же самую картину. Так что, хотя написал ее я, это не подлинник, это копия. А сделал копию я или еще кто-то — не имеет значения. Копия есть копия. Это подделка.

Существование никогда не копирует себя. Оно всегда ново и всегда свежо.

Конечно, тебе хочется ласкать ее и называть по имени, шутя, дергать за ухо и быть с ней на короткой ноге.

Смотри же! Теперь имя, которым ты назвал ее, стало общим для всех, и сам ты стал частью толпы вместе с добродетелью своей!

Лучше, если ты скажешь: «Нельзя ни выразить, ни назвать по имени то, что составляет муку и сладость души моей, а также голод утробы моей».

Очень странное утверждение. Он говорит, что в тот момент, когда вы пытаетесь приспособить свою добродетель к обществу и смягчаете ее тут и там, она теряет свою истинность. Вы становитесь частью толпы; вы больше не уникальная индивидуальность. И вы можете проследить это в течение многих веков.

Ни одного нового Заратустры.

Ни одного нового Гаутамы Будды.

Ни одного нового Иисуса Христа.

И тем не менее, миллионы людей стараются стать точной копией этих людей. Они разрушают самих себя. Если вы не уникальны, вы упустили свою жизнь. Вы упустили свой рост.

Гаутама Будда прекрасен.

Заратустра прекрасен.

Но если вы притворитесь Заратустрой или сядете в позу Будды, это будет просто игра. Возможно, вы сделаете даже лучше, ведь Гаутама Будда не играл; он не репетировал. Его жизнь была спонтанной. Вы можете репетировать, сколько хотите; вы можете даже войти в образ Гаутамы Будды, и все же вы будете фальшивкой. Вы останетесь лицемером.

Заратустра говорит: Лучше, если ты скажешь: «Нельзя ни выразить, ни назвать по имени то, что составляет муку и сладость души моей»... Это восторг моей души, потому что это мой собственный рост; и мука, потому что я не могу это выразить.

«…А также голод утробы моей». Это не только голод моей души, но также и голод утробы.

Он хочет напомнить вам, что ваше тело и бытие настолько едины, что страстное желание вашей сущности станет страстным желанием вашего тела, а голод тела превратится в голод вашего бытия. Это просто два названия, но не две отдельные сущности.

Да будет добродетель твоя слишком высока, чтобы называть ее по имени: а если придется тебе говорить о ней, не стыдись говорить невнятно. Когда кто-то находит неповторимую добродетель в своем существе, он не может не заикаться, поскольку все великое в человеке невыразимо. Самое большее, вы можете заикаться, но вы никогда не сможете с удовлетворением отметить: да, то, что я сказал - в точности то, что я испытал.