Предательские мысли рождались и жили сами по себе, они словно метались и бились в черепной коробке. Он не захочет и не сможет жить с Моаной ни на Нуку-Хива, ни на Хива-Оа.
«Была твоя, а стала общая», – скажут другие мужчины. Многие завидовали ему. И они сумели ему отомстить. Ему и Моане, неприступной и гордой Моане, его вахине.
Решение пришло сразу, в один миг, и Морис не позволил себе задуматься над тем, насколько оно разумное и верное. Главное, что оно шло от сердца.
Он ворвался в кабинет Менкье, когда поблизости не было охраны, и сразу заметил, что начальник гарнизона испугался.
– Вы что-то забыли, капитан?
– Да. Забыл сказать, что подаю в отставку и возвращаюсь во Францию.
Менкье выглядел ошеломленным.
– И какова причина?
– Моя жена тяжело больна и нуждается в перемене обстановки и климата.
– Насколько мне известно, вы неженаты.
– Хорошо, пока еще не жена, а невеста. Впрочем я постараюсь жениться на ней как можно скорее, – сказал Морис и, собравшись с духом, пояснил: – Я говорю про Моану, полинезийскую девушку, чья гордость была растоптана по вашему приказу!
– Позвольте, я ничего не приказывал! – возразил Менкье, хотя по его глазам было видно, что он все знает. – Я не могу сутками следить за тем, чем занимаются солдаты. – И видя, что Тайль не предпринимает никаких действий, а только смотрит на него, примирительно произнес: – Не порите горячку, капитан. Вы назначены на Хива-Оа, возвращайтесь туда. Что касается гордости вашей девушки, вы рассуждаете, как европеец, склонный искать романтику в отношениях полов. В Полинезии женщины принадлежат всем и каждому; они считают противным природе, если встреча с мужчиной не заканчивается близостью.
Капитан сжал кулаки. Тем не менее он был намерен держать себя в руках. Ничто, кроме этого жеста, не выдало того, какая борьба шла в его душе.
– Моана – дочь вождя, она не принадлежит всем и каждому! И я не намерен возвращаться на Хива-Оа. Это остров Атеа. Надеюсь, вопреки вашим ожиданиям, вы еще услышите об этом человеке. Кроме того, я жалею, что вместе с Буавеном он не убил также и вас, и губернатора Питоле! Клянусь, вы этого заслуживаете!
Начальник гарнизона побагровел.
– За такие речи я немедленно отправлю приказ о вашей отставке на материк!
– Я не стану дожидаться, пока его подпишут! Я отплываю первым же судном.
– Хотите прослыть дезертиром?
– Нет, если вы не хотите прослыть самоуправцем и казнокрадом!
Сказав это, Морис повернулся и вышел за дверь. Он знал, что ему в спину несутся возмущенные проклятия, как подозревал, что, несмотря ни на что, сумеет покинуть остров безнаказанным. В его поясе был запрятан и другой жемчуг, тот, который ему посчастливилось найти в покинутой и полуразрушенной крепости в одной из хижин. Прозрачные, крупные, круглые жемчужины напоминали чьи-то застывшие слезы. Они лежали на полу, под циновкой. Тайль решил, что имеет полное право утаить от командования эту находку.
Вернувшись в дом священника, Морис вновь попросил позволения увидеть Моану. Она лежала в той же позе, только теперь ее лицо прикрывали волосы.
– Моана, – начал капитан, не зная, слышит ли она его; – я прошу тебя стать моей женой. Мы заключим христианский брак, и я увезу тебя в свою страну. Я хочу, чтобы ты узнала мой мир. Клянусь, я не прикоснусь к тебе даже пальцем, если ты не захочешь. Я постараюсь загладить чужую вину, попытаюсь сделать тебя счастливой. – Потом повернулся к отцу Гюильмару: – Вы мне поможете? Уговорите Моану венчаться со мной?
Отец Гюильмар кивнул, ибо видел в глазах капитана выражение, присущее благородному человеку и истинно любящему мужчине.
Неделю спустя Морис на руках внес на палубу судна завернутое в покрывало безвольное женское тело. Ему удалось договориться с капитаном и устроить Моану в каюте. Тайль немного посидел возле нее, а когда корабль начал отчаливать от берега, поднялся наверх, чтобы навсегда проститься с этой землей. Как он полагал – навсегда.
В его ушах звенели слова, которые на разные лады повторяли все белые мужчины, с какими ему довелось общаться на Маркизских островах: «Вы будете глубоко несчастны, если попытаетесь вложить в ваши отношения с полинезийской женщиной какие-то чувства». – «Смотрите на нее, как на вещь, так будет лучше для вас обоих». – «К потребностям плоти здесь надо относиться так же просто, как к хорошему бифштексу или стакану доброго вина». – «Уж с чем точно полинезийцы не связывают свои чувства, так это с сердцем!»
До недавнего времени Моана охотно спала с ним, однако она оставалась глуха к его более высоким потребностям, ни разу не дала понять, что любит его и как-то выделяет из остальных. Возможно, она принадлежала только ему, потому что, в силу своего происхождения, обладала большей независимостью и гордостью, чем другие женщины. Тем не менее для предавшего ее Атеа эта девушка сделала куда больше, чем для него, Тайля. Являлась ли причиной пресловутая мана или что-то еще? Морис подозревал, что никогда не узнает ответа на этот вопрос.