Они оба засмеялись, чокнулись, глотнули вина и долго целовались потом. Муравьев и во время поцелуев следил за тем, что творится на плите. Перевернул цыпленка, убавил огонь под кастрюлькой с фасолью. Марина с оттенком грусти поняла, что этот парень не теряет голову, общаясь с ней. Жаль, конечно, но… Он вовсе не такой, каким его представляла себе московская элита, не гуляка-дебошир-бабник, а умный, вполне интеллигентный мужчина. Надо же! Он и в этом намного превосходил Валеру Пустовалова.
Через сорок минут аппетитный цыпленок с румяной корочкой, благоухающий чесноком, лежал на тарелке.
— Теперь смотри, — сказал Муравьев. — Самое лучшее блюдо в мире, если судить по простоте приготовления и вкусноте. В ту же сковородку добавляем побольше подсолнечного масла, кладем побольше мелко нарезанного лука. Ты хорошо постаралась, Маринка. Пока лук поджаривается, сливаем воду, в которой варилась фасоль. Запомни главное — не жалеть масла и лука. Вот теперь он готов, высыпаем на сковородку фасоль, перемешиваем, добавляем молотый перец, чем больше, тем лучше, опять же «Вегету», мелко порезанную кинзу, перемешиваем… И все! Попробуй.
Он подцепил пластиковой лопаткой несколько фасолин, поднес их ко рту девушки. Марина, старательно подув на лопатку, съела перченые фасолины, блаженно зажмурилась, а потом запрыгала на месте, обняла Муравьева, поцеловала его в губы.
— Натуральный артистический повар, Игорь! Сумасшедшие ароматы льются… Ну очень вкусно! И как аппетитно выглядит! Я уже все хочу: и лобио, и цыпленка… Мне, пожалуйста, ножку.
Муравьев довольно улыбнулся, наполнил бокалы вином и принялся накладывать в тарелки лобио.
Неподалеку от подъезда дома, в котором жил Муравьев, стояла неприметная серая «десятка». Стояла себе и стояла, но в ней сидели два человека и не хотели выходить из машины. Вместо этого они постоянно переговаривались с кем-то по мобильнику.
Вот и сейчас коренастый малый с приплюснутым носом набрал номер, негромко сказал:
— Валерий Ильич, у них все тип-топ. Смысла торчать тут больше не вижу.
— Что значит — не вижу?! — послышался в трубке возмущенный голос Пустовалова. — А я не вижу целесообразности работать с таким дебилом, как ты, Миша! Понял, да?
— Понял, Валерий Ильич. Будем смотреть до упора, как приказано. Если что — сразу сообщим.
— Это другое дело. Я жду! — крикнул Пустовалов.
Миша выключил мобильник, сунул трубку во внутренний карман кожаной куртки. Посмотрел на водителя:
— Будем следить дальше… Похоже, его телка трахается с этим артистом, а мы должны торчать тут… Ну, козлы они! У самого-то рядом телки стонут, забавляется с проститутками. Ну и забавляйся себе, на хрена же нас дергать? Ты там, она тут, все как и положено у вас…
— Миша, он нам бабки платит, — сказал водитель.
— Так понятное дело! Но у меня самого жена имеется! И двое детей, между прочим! На хрена я должен торчать всю ночь тут? И ты? Дело-то вполне ясное! Ну, проблемы у него с телкой, так приезжай, разберись. Не можешь сам — подсобим! А он что?
Водитель только вздохнул в ответ.
Стернин мрачно ходил по гостиной, поглядывая на жену и Марию Петровну, которые сидели рядом на кожаном диванчике и молчали.
— Ну и где ребенок? — рявкнул Стернин. — Что вы можете сказать про это?! Уже почти полночь, а ее дома нет! Что все это значит, черт побери?!
— Иван Тимофеевич, да не волнуйтесь вы, — сказала Мария Петровна. — Мариша самостоятельная и очень правильная девочка. Она себя в обиду не даст.
— Правильно, Ваня… — пробормотала Лилия Максимовна. — Ну что ты так волнуешься?
— А я должен быть спокойным, да?! Сидят тут две бабы… рассуждают… как бабы! А ребенка могут похитить, могут… Она что — простая девушка?! Нет, черт побери!
Мария Петровна ничуть не обижалась на гневный тон хозяина, напротив, приятно было, что он считает ее частью своей семьи. И когда сердится, достается всем — и Лилии Максимовне, и Марише, и ей — одинаково.
— Иван Тимофеевич, я за девочку спокойна, — сказала она. — Мариша не допустит каких-то глупостей.
— А ты что скажешь, Лиля? Мать?! — заорал Стернин. — Ты что думаешь по этому поводу?!
— Чего ты орешь, Ваня? Мария Петровна же сказала… Она знает Маришку… я с ней согласна.
— Мария Петровна?! — еще сильнее взъярился Стернин. — А ты кто будешь?!
— Телефон… — сказала Мария Петровна.
— Ты, для дочери своей!.. — воскликнул Стернин.
— Телефон, — повторила Лилия Максимовна.
Стернин замер на полуслове, потом метнулся к столику, на котором стоял аппарат «под старину», схватил белую трубку.
— Да! — крикнул он. — Да, понял, да, дочка… Все у тебя нормально? Какие друзья в общежитии? Девушки? Ну ладно, ладно. Завтра прямо с утра позвони мне, я должен знать, что у тебя все нормально. Нет, как проснешься, так и позвони, иначе я всю вашу съемочную группу на уши поставлю! Договорились, дочка. Марина, ты смотри там!..
— Иван Тимофеевич, она же вся в вас пошла, девочка знает, чего хочет. И не нужно на нее давить, только хуже будет. Если у нее любовь — что ж тут поделаешь?
— Действительно, Ваня, — сказала Лилия Максимовна.