Запретный плод

Он полыхнул на меня взглядом, все еще наполовину привалившись к гробу Обри.

Я повернулась к пятому гробу. Его мы, не сговариваясь, оставили напоследок. Он стоял у дальней стены. Изящный белый гроб, слишком маленький для взрослого. Пламя свечей отражалось от резьбы на крышке.

У меня был соблазн стрелять прямо сквозь гроб, но надо было ее увидеть. Надо смотреть, во что стреляешь. Сердце снова заколотилось у горла, грудь стиснуло. Она — мастер вампиров. Их убивать, даже днем — занятие рискованное. Их взгляд может тебя заставить оцепенеть еще до заката. Ментальная сила. Голос. Колоссальная сила. А Николаос была сильнее всего, что я в жизни видела. Но у меня есть освященный крест. Все будет в порядке. Да, но слишком много у меня забирали крестов, чтобы я чувствовала себя вполне надежно. Ну, ладно. Я попыталась поднять крышку одной рукой, но она была тяжелой и не была сбалансирована так, чтобы легко открывалась, как у современных гробов.

— Эдуард, ты можешь подойти мне помочь? Или ты все еще заново учишься дышать?

Он подошел. Его лицо почти вернулось к нормальному цвету. Он взялся за крышку, и я навела обрез. Он нажал, и крышка съехала в сторону. Она была без петель.

— Блин! — сказала я.

Гроб был пуст.

— Вы меня ищете? — произнес высокий мелодичный голос от двери. — Не двигаться. Так, кажется, надо говорить? Вы у нас на мушке.

— Я бы не советовал вам хвататься за оружие, — сказал Бурхард.

Я глянула на Эдуарда и увидела, что его руки находятся близко к автомату, но недостаточно близко. Лицо его было непроницаемым, спокойным, нормальным. Как на воскресной прогулке. Я была так напугана, что чувствовала в горле вкус собственной желчи. Мы переглянулись и подняли руки.

— Медленно повернитесь, — сказал Бурхард.

Мы повернулись.

Он держал какую-то полуавтоматическую винтовку. Я не такой фанат оружия, как Эдуард, поэтому не узнала страну и систему, но поняла, что она делает большие дырки. За спиной у него торчала рукоятка меча. Настоящего меча, честное скаутское.

Рядом с ним стоял Захария, держа пистолет. Держал он его двумя руками, напряженно. У него тоже не был особенно довольный вид.

Бурхард держал винтовку так, будто с ней родился.

— Будьте добры, бросить оружие и положить руки на голову, сплетя пальцы.

Мы сделали, как он сказал. Эдуард бросил автомат, а я обрез. У нас было еще много другого оружия.

Николаос отступила в сторону. Лицо у нее было холодное и разгневанное. Когда она заговорила, голос ее заполнил комнату.

— Я старше, чем вы можете себе даже представить. И вы думали, что свет дня может удержать меня в гробу? После тысячи лет?

Она вошла в комнату, тщательно следя, чтобы не встать между нами и Бурхардом, взглянула на то, что осталось в гробах.

— Ты за это заплатишь, аниматор. — Она улыбнулась, и я никогда не видала улыбки, где было бы столько зла. — Отбери у них остальное оружие, Бурхард, а потом мы займемся аниматором.

Они встали перед нами, но не слишком близко.

— Встаньте к стене, аниматор, — приказал Бурхард. — Захария, если мужчина шевельнется — застрели его.

Бурхард толкнул меня к стене и обыскал очень тщательно. Он не заглядывал в зубы и не заставлял меня снять штаны, но близко к тому. Он нашел все, что у меня с собой было. Даже короткоствольник. Мой крест он засунул себе в карман. Может быть, надо было сделать крест татуировку? Вряд ли бы это помогло.

Я отошла от стены и встала перед Захарией, и настала очередь Эдуарда. Я посмотрела на Захарию:

— Она знает?

— Заткнись.

Я улыбнулась:

— Значит, не знает?

— Заткнись!

Эдуард вернулся и встал рядом со мной. Мы стояли безоружные, с руками на голове. Не слишком приятное зрелище.

Адреналин бурлил шампанским, и сердце угрожало выпрыгнуть из горла наружу. Оружия я не боялась — на самом-то деле. Я боялась Николаос. Что она с нами сделает? Со мной? Если бы у меня был выбор, я бы заставила их меня застрелить. Это лучше всего, что придумает злобный ум Николаос.

— Они безоружны, госпожа, — сказал Бурхард.

— Отлично, — сказала она. — Вы знаете, чем мы занимались, пока вы убивали мой народ?

Я не думала, что она ждет ответа, и потому не ответила.

— Мы готовили твоего друга, аниматор.

У меня засосало под ложечкой. Мелькнула мысль о Кэтрин, но ее же нет в городе! Ронни! Господи, Ронни! Она у них?

Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Николаос рассмеялась высоким диким смехом, возбужденно хихикая.

— Терпеть не могу твой крысиный смешок, — сказала я.

— Молчите! — приказал Бурхард.

— Ох, Анита, какая же ты забавная. Приятно будет превратить тебя в одну из моих.

Она начала высоким детским голосом, а закончила таким низким, что у меня по спине мурашки поползли.

Она ясным голосом позвала:

— Войди теперь в эту дверь.

Я услышала шаркающие шаги, и в комнату вошел Филипп. Страшная рана на его горле заросла грубым и толстым рубцом. Он смотрел в комнату и ничего не видел.

— О Боже, — шепнула я.

Они подняли его из мертвых.

47