Запретный край

Когда «Лохкатрин» основательно разграбили и она стала казаться голой развалюхой, сняли с борта и нас. Мы были связаны попарно за руки и под предводительством четырех китайских солдат доставлены на берег. После этого корабль привели под пары и бросили. Он блуждал, неуправляемый, по заливу, вскорости сел на мель, машина еще некоторое время работала, затем со скрипом остановилась. Корабль образовал еще один утес перед входом в бухту.

На берег также принесли большой чугунный котел, в котором всегда готовили пищу для пассажиров средней палубы. Кок был занят приготовлением обеда для нас. После этого компрадор стал выдавать нам порции – мы, выстроившись в ряд, проходили мимо него. Теперь он, наконец, снял маску товарища по заключению и, ухмыляясь, раздавал нам миски. Он воспринимал комизм обернувшихся обстоятельств почти с европейским чувством юмора. Но некоторым из нас, особо ему ненавистным, он еще и наподдавал пинка, а машинисту плюнул в лицо.

Нам не хватило времени дочиста опустошить миски. Вскоре нас вновь пинками подняли на ноги, завязали глаза и повели. Ожидала ли нас смерть? Зачем же тогда нас кормили? Или же это было некое утонченное издевательство? Несколько часов мы шли в неведении; некоторые, возможно, испытывали смертельный страх, другие – жажду смерти. Но ужас перед пытками одолевал всех нас, для этого никто еще настолько не отупел. Случайно отклонившихся из колонны немедленно вталкивали обратно; это говорило о том, что мы были окружены многочисленным эскортом. Так мы ковыляли несколько часов, становилось всё жарче, солнце всё беспощаднее палило наши непокрытые головы. Вот было бы блаженство, если бы платками, закрывавшими наши глаза, мы могли обвязать головы!

Внезапно солнце стало палить меньше. Наступил вечер? Нет, мы шли среди высоких стен и слышали и чувствовали окружающую нас великую человеческую массу. Крики, становящиеся всё громче, удушливый запах пота, приготовленного и подгоревшего мяса и тухлой рыбы; достаточно часто мы проходили мимо всего этого с открытыми глазами, чтобы понять, что нас ведут через китайский город. Сперва мы шли по широкой дороге, потом нас то и дело толчками заставляли сворачивать в переулки, со всех сторон нас схватывали и ощупывали горячие руки – большие и грубые, маленькие детские, ногти впивались в тело под пронзительные ликующие вопли. Иногда кого-нибудь затаскивали в окно, искалывали длинными булавками и вновь выталкивали наружу.

Этот крестный путь длился многие часы. Внезапно – остановка. Теперь мы натыкались друг на друга, как вагоны тормозящего поезда. Мы услышали громкий скрежет, сильный ветер набросился на нас, развевая лохмотья, прикрывавшие наши тела; запах гнили исчез. За нами остался густонаселенный город, перед нами, должно быть, лежала широкая пустынная равнина.

Казалось, что нас выдерживали в масле и ртути, и вот внезапно мы вынырнули в безвоздушное пространство; сначала это было больно, нам не хватало дыхания. Большинство всё же вернулось к жизни; для некоторых, однако, переход оказался не по силам, они без чувств свалились на землю; прикладам пришлось поработать, чтобы поднять их на ноги. Мы пустились дальше, ветер не стихал, однако солнце не стало палить меньше; песок равнины сжигал босые подошвы. Сопровождающих, вероятно, осталось меньше, удары больше не удерживали нас на дороге, многие спотыкались, падали головой или рукой на острые камни и плелись, окровавленные, дальше; иногда люди проваливались в истлевшую мягкую древесную массу и наталкивались на иссохшие кости мертвецов.

Наконец, стемнело, солнце оставило в покое опаленные головы, но равнина под ногами по-прежнему пылала. Охранники через узкую дверцу затолкали свое стадо за каменную ограду. Повязки с глаз были сняты, мы увидели звезды над головами. На краю стены стояли миски с едой, – слишком высоко, чтобы мы могли дотянуться до них; спустя час всего лишь одна-единственная рука смогла снять их и быстро пустить по кругу; человек, который сделал это, очевидно, мог ходить. Стало быть, темница была наполовину ямой; с наружной стороны можно было выйти на землю, бежать – но куда?

Все улеглись и заснули; порой люди стонали в тяжком сне. Многие на следующий день не смогли подняться. Их оставили лежать. День был менее жаркий, почва под ногами сделалась мягче и волнистее. Некоторые по запаху определили, что мы приближаемся к большому водоему. Его достигли к полудню, мы бродили по воде, чтобы освежиться, но жажду утолить не удалось – вода была солоноватая, почти морская. Вечером, посреди равнины, сделали привал. Темница теперь была не нужна, все остались лежать там, где упали.