Запрет на студентку

– Дай глянуть, – склоняется над микроскопом Лена, одногруппница. – Н-да, подруга, – тянет она, отстраняясь. – У меня дела получше будут.

Срываю с ладоней лабораторные перчатки и бросаю их в корзину.

На этой неделе мне как будто трепанировали мозг, иначе я не могу объяснить его стойкое нежелание работать. В нем слишком тесно, потому что там уже два дня… все мысли только о том, что я, кажется, влюбилась, как и планировала, но только это… вообще не взаимно.

Человек, в которого я влюбилась, старше меня на восемь лет, он мой преподаватель и он не помнит ни меня саму, ни моего имени, ни даже того, что уже две недели является моим дипломным руководителем! Нужно отдать должное тому, что мы с ним по этому поводу еще не встречались, но это ведь не мудрено, его же целый месяц где-то носило.

Наверное, занимался своей женой – ослепительной блондинкой, которая болталась у него на шее на фоне мальдивского песка и шести кубиков его пресса, белозубой улыбки и его развеселых зеленых глаз. Судя по тому фото, медовый месяц удался.

Здесь мой мозг отрывается по полной. Лепит картинки, одна другой краше.

Вздохнув, грустно улыбаюсь.

Разумеется я не рассчитывала на то, что он женится на мне, но я надеялась, что с фантазией у него будет получше.

И, судя по всему, я абсолютно точно не в его вкусе, зато он… Господи. Он в моем. У меня даже от голоса его мурашки. Он ужасно умный и он защитил диссертацию, хотя ему даже тридцати еще нет. И то, как он посмотрел на меня там, в травмотологичке… это было так очевидно, хотя Романову Александру Андреевичу даже говорить ничего не пришлось.

Я не в его вкусе.

Прямо здесь и сейчас решаю его забыть.

Его голос, улыбку, широкие плечи и спокойный взгляд, дурацкий хвост на макушке, в который он собрал свои немного вьющиеся волосы и чуть не лишил меня этим чувств. Потому что ему чертовски идет. Как и темная щетина на идеальном подбородке. И прежде всего я забуду его тренированное идеальное тело. Все его мышцы, которые отлично видно даже когда он в пиджаке и рубашке, не говоря уже о тренировочных термолосинах.

Он развелся. Кажется с месяц назад, об этом уже весь факультет знает. Лично я планирую выйти замуж раз и навсегда. Кто угодно может считать это максимализмом, но я свою семью именно так и вижу. Один раз и… на всю жизнь.

Пихнув ногой корзину, задвигаю ее под стол и, крутанувшись на стуле, отупело смотрю в окно.

За ним темно и омерзительно холодно, я даже подумываю о том, чтобы не идти сегодня в бассейн. Плаваю я все равно, как курица, но Глеб откуда-то притащил абонемент в элитный спортзал, который отсеивает клиентуру ненормальными ценами на услуги, поэтому клиентура у них – мажоры, мажорки и прочий народ, который готов в два раза переплачивать, лишь бы на соседней беговой дорожке с тобой бежал не какой-то там слесарь, а генеральный директор фирмы, в которой этот слесарь работает.

– Закроешь сама? – идет Лена к своему столу, скрипя кедами по линолеуму.

В лаборатории универа нас осталось двое, потому что ни у нее, ни у меня, белки так и не приобрели те свойства, которые позволили бы нам обеим получить через две недели зачет.

– Угу… – отвечаю, продолжая бессмысленно пялиться в окно.

– Люба!

Подскакиваю на стуле, обернувшись.

– Я говорю «ушла», – закатывает Лена глаза.

– Пока, – вздыхаю, вытягивая перед собой ногу и поправляя черные толстые колготки.

Возвращаться сейчас домой нет никакого желания, поэтому достаю из под стола свою спортивную сумку и тащусь к вешалке, распуская по дороге волосы.

Глава 8

Люба

– Из-вини-те… – вваливается в автобус пожилой мужчина с елкой и маленьким мальчиком в зеленом комбинезоне.

Жмусь к поручню, закрываясь рукой от колючих веток, которые лезут прямо в лицо. Моя спортивная сумка съезжает с плеча.

– Алеша, – выдыхает мужчина. – Проходи, давай-давай…

Карапуз карабкается на верхнюю ступеньку и, плюнув на елку, хватаю его за капюшон до того, как он, не дай Бог, оттуда упадет!

Иголки царапают щеку.

Жмурюсь, пища:

– О-о-й…

– Да что ж такое! – восклицает мужчина.

– Да помогите ему, молодежь! – женский голос за спиной. – Чего смотрите!

Через секунду мне становится легче дышать, и я кажется сохранила свои глаза целыми и невредимыми. Два промоутера-снеговика в белых ватных костюмах пристраивают елку у противоположной стены, и двери с шипением закрываются.

Отряхиваю грудь и поправляю шапку, глядя вниз на маленького Алешу. Он хлопает глазами, осматривая мою белую лохматую шубу из искусственного меха, и спрашивает:

– Снегуочка?

– Угу… – рассматриваю его румяные детские щеки.

Я мечтаю о своем Алеше. В последнее время это стало какой-то навязчивой идеей. Так хочется прижать к себе что-то вот такое же – маленькое и родное. Но эти мысли постоянно омрачает другая – я и о себе-то толком позаботиться не могу. Я бы никогда не призналась, но если бы не Глеб, я бы наверное пропала. У меня нет “зубов”. Так мой брат говорит. Почему-то он предпочитает вытаскивать наружу только мои отрицательные качества, вроде “ты наивная, капец” или “просто научись прогибать людей. Пока не попробуешь один раз, не поймешь, как это работает”.