— А морду с чем закидываете? — хотелось, на всякий случай, знать и это.
Максим Алексеевич, должно быть, уже понял, что имеет дело с настоящим рыбаком, и отвечал на вопросы секретаря райкома обстоятельно, серьезно:
— Хорошо идет на копченое или чуток подпортившееся мясо.
Вытащили вторую морду. В ней оказалось восемь добрых, словно бы на подбор, окуней.
Сложив морды в лодку, лесник вытащил из кармана полиэтиленовый мешочек, зачерпнул в него воды и побросал в воду пойманную рыбу. Окуньки разом ожили, заплескались, забрызгав лицо и форменную куртку лесника.
— Держи! — протянул он набитый рыбой мешочек Леониду Семеновичу, — Вернетесь домой — уху сварите. Уха из окуней считается вкусной. Стерляжьей-то, конечно, уступит, но не на много.
— Ну вот, ты ловил, а мы будем уху хлебать, — заколебался было Леонид Семенович.
— Нам-то она уже приелась, чудак-человек, — усмехнулся лесник. Усмехнулся по-доброму, широко.
— Тавдабусь тогда, — поблагодарил Леонид Семенович.
— Ну, а теперь пойдемте немного перекусим, да хоть грибов наберите на дорогу. Из леса, говорят, негоже возвращаться с пустыми руками.
Последние слова Максим Алексеевич сказал серьезно, без улыбки, с твердой верой в их истинность. И Федору Ивановичу эта вера в какую-то древнюю, не от языческих ли еще времен идущую, примету даже понравилась.
Ему нынче все нравилось, все наводило на радостные мысли. Нравился и вот этот идущий впереди старый человек в темно-синем рабочем костюме и кирзовых сапогах; нравилась его обстоятельность во всем, его близость, если не сказать родственность, к лесу и его обитателям, ко всему, что этого человека окружало. Даже вот эта его мягкая, неслышная, вырабатывавшаяся годами и десятилетиями походка, и то для Федора Ивановича была исполнена мудрого смысла. Радовался Федор Иванович и тому, что сам так близко соприкоснулся с живой природой, с той самой первозданной природой, о которой в наш атомный век начинаем знать больше по книгам да по телевизионному «Клубу кинопутешествий», а чтобы самим, своими глазами увидеть — на это и времени не хватает, да и самой «живой природы» остается все меньше и меньше…
Сколько раз уже он собирался на праздники, на выходные ли дни «махнуть» на рыбалку или с семьей «удариться» по грибы; и уже снасти не раз готовил, корзины из кладовки доставал — увы! обязательно находились какие-то неотложные дела и удерживали дома… Ну да дела делами, а уж если откровенно, то, видно, больше-то на словах он рвался на природу. Ведь и нынче, в пустой, ничем важным не занятый день, и то не очень-то рванулся, а лишь с большим трудом дал уговорить себя Леониду Семеновичу…
Когда они вернулись на кордон, то увидели у сарая чалую, похоже, недавно выпряженную лошадь. Она стояла у телеги и аппетитно хрумкала свеженакошенную траву.
Из летней кухни тянуло дымком и запахом жареных грибов — таким вкусным, что сразу слюнки потекли.
— Ну вот, пока мы ходили, и моя хозяйка приехала, — обрадованно проговорил Максим Алексеевич и пояснил: — На соседней пасеке была.
В доме их встретила среднего росточка русоволосая женщина с невыразимо синими глазами. Выглядела она уже пожилой, под стать Максиму, а ясный свет ее глаз заставлял забывать о возрасте, намного убавляя его.
Хозяйка коротко назвалась Марьей и, не теряя времени, тут же принялась собирать на стол. А когда водрузила посреди тарелок с хлебом и закусками огромную сковородку жареных грибов, спросила мужа:
— Я пока не нужна?
— А что случилось? — обеспокоился Максим Алексеевич.
— Улей роится. Не знаю, одна мама справится ли. Побегу помогу ей. — И, обернувшись к гостям, приветливо, радушно: — Да вы кушайте, кушайте, не обращайте внимания…
А когда хозяйка ушла, Максим Алексеевич, словно бы исполняя ее наказ, тоже попотчевал гостей:
— Ешьте, ешьте на доброе здоровье.
Федор Иванович с небывалым аппетитом разделался с прожаренной на дымном костре ножкой индюка, а потом, уже не спеша, наслаждаясь, принялся за жареные грибы. Давно не едал он ничего столь же вкусного! Ну, еще и то сказать: часто ли приходилось ему есть обед с такой вкуснейшей приправой, как чистый лесной воздух?!
Под конец, прихлебывая и смакуя душистый, заваренный разными травами чай, он блаженно улыбался и мысленно повторял про себя: этот первый раз не будет последним. Он обязательно приедет сюда, на здешние пруды и озера, под своды этих могучих сосен, к этим милым, радушным людям, приедет еще и еще!..
Дождь догнал их где-то на полпути к дому.
Разом вдруг зашумела листва, и нарастающий с каждой новой секундой ливень обрушился на деревья, на парусинный верх «газика», встал стеклянной стеной впереди машины. Ливень был столь обильным, что вскоре же по земле заручьились мутные потоки. Хорошо, что они к тому времени уже успели выехать на главную насыпную дорогу и можно было не бояться застрять в какой-нибудь колдобине.
Говорили мало, каждый думая о своем.