Запоздалая оттепель, Кэрны

Ох и разозлилась дочка на Павлинку. С балкона хотела выкинуть ее за сказанное. Да бабка заорала с перепугу, когда поняла, что там, внизу, ее ждет. Тут внуки подскочили со двора. Пронесло Павлину. Но на другой день утром, когда дети в школу ушли, сгреб зять бабку в охапку и выволок на площадку. Развернул спиной да как дал пинка. Павлина все ступени разом перелетела и в стенку зубами. А зять уже и двери закрыл. Ни соседи, ни участковый не достучались. Сказал всем одно: «Пусть убирается отсюда подальше, пока жива. От греха…» Ее сюда и привезли. Насовсем. Вместе с пенсией. И за два года никто ни разу не навестил, не позвонил ей. Хуже собаки выкинули. Она целый год болела. Дочка даже не спросила, жива мать или нет? А Павлинка плачет, глупая. О ком?

— О внуках, может быть? Они-то при чем?

— Внуки тоже ее забыли. Согласились с матерью. Но нынче что уж говорить? Никого не осталось. Только память горькая с ней в тех стенах… Я б на ее месте никогда бы не ушла отсюда, — заметила Серафима.

— Не приведи Господи оказаться на ее месте никому из нас! — перекрестилась Фекла. И, выглянув в окно, приметила Кузьму. — О! Наше холостое сокровище мыкается по двору. Не знает, куда себя воткнуть.

— Уймись! Он человек сурьезный. Не балаболь про него глупостев. Таких, как Кузя, в свете мало! Руки при месте, не пьет. Из себя ладный. Не то что сантехник Мишка. Бывалоче, вывернется из-за угла, сразу поверишь, что нечисть не только в сказках водится! — усмехнулась Серафима и добавила: — Видать, зазноба имеется. Вон сколько средь нас, а ни одну не приметил.

— Тебя, что ль, не узрел?

— Я что! Другие имеются. Молодшие да пригожие. Все при них, кроме доли.

— Потому и не замечает! — вставила Глафира, глянув через плечо во двор. — А ничего мужик! Только уж очень он замкнутый, неразговорчивый.

— У него недавно жена померла. Оттого такой смурной.

— Это поправимо! — хохотнула Глафира. И, накинув на плечи цветастую шаль, спустилась во двор, села на лавку. Изо всех сил пыталась привлечь к себе внимание Кузьмы, но тот, словно слепой, проходил мимо, не замечая.

Из окна комнаты следили за ними старухи. С любопытством сорок носами в стекло долбились. Но ничего интересного так и не случилось.

Кузьма, думая о Женьке и Егоре, не обращал внимания ни на кого. Что-то автоматически делал, не глядя на стариков и старух. Его беспокоило одно: сживутся ли заново внук и сын? Не придется ли кому-то из них среди ночи выскочить из дома, оглушенным новым горем, искать пристанища под чужой крышей…

«Господи! Только не это! Пощади и образумь чад своих! Ведь родные. Дай им тепла и света в души! — глянул на небо. Оно было синим, как глаза Насти, давно, еще в молодости. Потом они стали блекнуть, разучились улыбаться. А дальше превратились в холодные льдинки, без тепла и понимания. — Эх, Настя! Детей мы с тобой народили. А вот души им вставить запамятовал Господь. Не увидел их. Потому живут погано».

— Папка! — услышал знакомый голос. И не поверил. Не может быть. Но по двору к нему бежала Ольга. Его дочь. Как когда-то в детстве: перескакивая лужи, задрав юбку до задницы, лишь бы поскорее. — А меня Максим привез! Соскучились по тебе!

— Не ври! — отмахнулся Кузьма.

— Чего? Не веришь? — удивилась дочь.

— Что ж раньше не скучала? Скажи, что мимо ехала, вот и занесло попутно.

— Нет! Мы к тебе!

— Тогда выкладывай, что стряслось? — не на шутку испугался Кузьма, добавив: — Просто так вас не докличисся.

— Зря беспокоишься. Все в порядке. Мы недавно у Егора были. Ты разрешил ему вернуться в дом?

— Вы с Андреем об том просили…

— Конечно. Знаешь, Зинке рожать скоро. Пусть живут спокойно.

Кузьма с тревогой всматривался в дочь, пытаясь угадать, что скрывает она, зачем и с чем приехала. Он не верил, что Ольга могла приехать, соскучившись по нему. О таком Кузьма не смел мечтать. И ждал, вздрагивая каждым мускулом.

Ольга взахлеб хвалилась своими учениками, которых готовила к поступлению в институты.

— Все приняты! Пятеро! И уже ко мне привозят ребят из очень приличных семей. Хорошо платят за их подготовку. Я в школе до конца жизни таких денег не увидела б! Мы уже кое-что домой подкупили! — щебетала дочь и оглянулась на звук шагов. К скамейке подходил Максим.

— Привет, плесень! Ты все еще дышишь? — спросил зять. И, не ожидая ответа, продолжил хохоча: — Завел себе какую-нибудь метелку?

— Я ж не дворник! — обиделся Кузьма.

— Во тундра! Да тебя про девок спросил.

— Откуда им тут взяться? Ты что, офонарел?

— Ну, девки в твоем возрасте! Тут же их всяких полно! Какую закадрил? Любовницу Наполеона или няньку Гитлера? А может, у тебя сама Крупская приморилась? Нет таких? А какие в наличке имеются? Ночами не мерзнешь с ними?

— Да ты что? Остановись! — покраснел Кузьма.

А Максим, увидев разнаряженную Глафиру, и вовсе зашелся:

— Глянь, плесень! Это пугало для тебя прибарахлилось! Во! Остатками филейных подергивает! Ишь, мочалка! Загорелись огарки у нее! Ты ее приловил? Нет! Во дурак! У нее еще не весь порох грибком побитый! Хватай ее, покуда не развалилась! — заблажил на весь двор.