Если Хлебников владел силой заклинания
«Разин» был абсолютно, вопиюще индивидуален. Чтобы он родился, должно было состояться редкое духовное содружество поэта и художника, обладающего такой силой руки, таким владением живой линией, какими обладали очень немногие мастера рисунка. Художники такого масштаба, как Митурич, редко способны подчиниться кому-либо и чему-либо, кроме своего таланта, своего «я»; они почти всегда — тот центр притяжения, к которому тяготеют таланты меньшего масштаба, «сателлиты», ученики. Так это и было в отношениях Петра Митурича и его учеников.
Но личность Хлебникова была столь неотразимо сильна, что смогла стать Солнцем для такой планеты, какой был Петр Митурич. Быть может, надо говорить о звездной паре, заброшенной на одну орбиту.
Хлебников относился к Митуричу с большой симпатией. Сохранился сделанный им набросок П. Митурича 1922 года. Вполне профессионально, тонкими линиями очерченная голова с суровой складкой на лбу, с пристальным взглядом исподлобья…
Как и всякая попытка сокрушить небо, богоборчество Хлебникова и Митурича было обречено: построить письменные знаки, понятные для всех жителей «звезды, затерянной в мире», оказалось не под силу ни мыслителям, ни художникам. Но оно дало удивительно яркий взлет искусства, породило уникальные, не имеющие аналогий вещи высочайшего графического мастерства, поставившие Петра Митурича на совершенно особое место в русском искусстве XX века.
Он в полной мере обрел себя в Хлебникове. В работах на темы хлебниковской поэзии отточилось его блестящее графическое мастерство — способность несколькими штрихами, пятном туши создать образ, ритм, фактуру, организовать пространство, выявить плоскость листа, заставив звучать в полную силу черный и белый цвета.
Но та же сила звучания отмечает и рисунки с натуры Митурича этого времени, каждый из которых стоит большой законченной композиции. В сделанной тушью «Речке в деревне Санталово» 1922 года — такая же безупречная графическая точность, такая же ритмичность чередования черного и белого, что и в «Звездной азбуке», — и абсолютная достоверность в изображении конкретной натуры, густой прибрежной чащи деревьев и кустов, листьев и ветвей, черным силуэтом выступающих на светлом фоне воды…
1921 год стал для Митурича поистине решающей вехой — он вновь встретился с Хлебниковым — на этот раз их встреча переросла в человеческую дружбу и творческую близость.
П.В.: «Велимир явился зимой с мешком рукописей, без пальто, в солдатской телогрейке…»
Хлебников около трех лет скитался по стране, работал в отделениях РОСТА, причем не только в качестве поэта, но — в «Терроста» (Терской Росте в Пятигорске) в качестве ночного сторожа. Оборванный, голодный, больной, он метался из Харькова в Баку, стремился попасть то в Астрахань, то в Ташкент; в 1921 году участвовал в походе Красной армии в Иран на помощь революционерам, поднявшим восстание в Гиляне. Сохранилось удостоверение, выданное Советом Пропаганды Персии 5 августа 1921 года «тов. Хлебникову Виктору в том, что он действительно командируется в гор. Ташкент в распоряжение Наробраза с заездом в гор. Астрахань, что подписью и приложением печати удостоверяется». В Персии его называли «русским дервишем»… В октябре 1921 года Хлебников появился в Железноводске, откуда пешком ушел в Пятигорск. 28 декабря 1921 года больной и измученный Хлебников добрался до Москвы.
П.В.: «Брики снабдили его старой одеждой с плеча Маяковского и поселили в большом доме по Мясницкой улице, 21. Его навещал Сережа Исаков, и Велимир стал бывать у них. Завязались отношения и готовились издания произведений Велимира.
Ко времени моего приезда в Москву уже определенно Исаков исхлопотал возможность напечатания его работ. В то же время мы с Сережей, раздобыв печатный литографский станок и поставив его в Университете рядом с чучелами носорогов и других животных, принялись печатать первый „Вестник Председателей Земного Шара“» [112].
Воззвание председателей Земного Шара: