Заповедный мир Митуричей-Хлебниковых

Калмыцкий орнамент — карандашный рисунок ткани, расшитой металлическими украшениями, сам смотрящийся причудливым черно-серым орнаментом.

Тема Востока — еще одна перекличка с творчеством брата, с его «восточными» вещами 1910-х годов.

Исполнен спеси и уныния,
Верблюд, угрюм, неразговорчив,
Стоит, насмешкой губы скорчив,
И, как пустые рукавицы,
Хохлы горба его свисают,
С деньгой серебряной девица
Его за повод потрясает ^[51].

В. Хлебников. «Хаджи-Тархан». 1913

В рисунках Веры 1916–1920-х годов — покой, ясность. И трагизм в картинах, смятение, скорбь в литературных отрывках, наполненных отзвуками бури, разразившейся в мире.

«Кто беспощадно-суровый наколол на гигантскую булавку мир — этот мир, когда-то певучий и солнечный, разубранный синими морями, лесами малахитовыми, изумрудными и вечерне-пурпурными? …Кто опьянил его запахом людской крови? И кто Кроткий и Милостивый снимет его, пригвожденного, пока трепещет еще его тело, пока могут еще зажить его раны, пока не истек Он кровью…» ^[52]

Кровью, кровью ли?
Вешними ль розами пьяна
Мчится на черном коне
С хохотом диким Вояна…
Пир в разгаре… нет убытка в вине!
Подняты дружно чаши с кровью
К губам истлевших юношей… ^[53]

«Что-то грозное, великое творится…

Сквозь дикое безумство вырисовываются — чудятся — какие-то твердо-суровые, может, мудрейшие письмена…» ^[54]

Литературные фрагменты: «Царь-Тиф», «Бедующие села», «В тюрьме»…

«Были только: уходящие в сумрак каменные стены с мертвыми углами, высоко темнело пятном квадрата заплетенное, настороженное железом окно… И пол… холодный, каменный: на нем сидели пятеро — двое и трое. Двое — это были рыбаки со взморья, камышового, таящегося взморья — Каспия… Другие трое: юноша, девушка и старик, их отец, высокий и худой, с лицом сектанта… Где-то в сумерках потолка сжималось и разжималось тоской неведомое… Давили мертвые углы стен… Был канун нового года. <…>

Никто из пятерых не знал „завтра“… <…> На другой день юношу увели в другую тюрьму — он был офицер старой армии.

Сестру и отца… выпустили.

А остальных двух, похожих, скорее, на рыб их взморья, на старый камыш с насторожившимся взглядом тихих ильменей, их… расстреляли. 23/XII (1918)» ^[55].

В этом коротком рассказе отразились реальные впечатления. Случилось так, что Веру, ее брата Шуру и отца, застав их на островке в дельте Волги, арестовали чекисты, выискивавшие в камышах дезертиров. «Потянулись тягостные тюремные дни. В камере Хлебниковы подружились с группой матросов. Однажды ночью, проснувшись, Вера услышала разговор часового с одним из матросов о том, что решено завтра этих трех „ученых“ прикончить. Каким-то чудом Хлебниковы избежали расстрела» ^[56].

Вера, видимо, хотела как-то изменить свою жизнь, уехать из Астрахани, обосноваться в деревне и создать там художественную студию, на что даже получила мандат от советских властей. В письме к Велимиру она делится своими романтическими планами:

«Христос Воскресе! Викуша. Сегодня первый день Пасхи — я провожу его в 200 верстах от Астрахани в селе Никольском. Сейчас я в степи, надо мною горячее солнце, передо мною Волга — странно молчаливая. А запах смятой степной полыни кажется лучше тончайших духов. Из большой церкви доносится немолчный торжествующий пасхальный звон. Мне хорошо! …вчера и сегодня и завтра… А там опять ходить по сельским учреждениям и ехать — правда, уже распроститься бы с Астраханью. Я выехала из дому нисколько не вовремя, как раз перед Пасхой к закрытию всех учреждений, как-то я не предусмотрела, и если бы мне не попалась здесь одна астраханка, немного знакомая, которая взяла меня пока на свое иждивение, то мне, верно, было бы не до степи, полыни и солнца… И не побежала бы я христосоваться сегодня утром с Волгой, дав им всем — степи, Волге, солнцу — по кусочку кулича с пасхой! Говорят, у крестьян всё есть, но они не продают ровно ничего, даже рыбы, хотя ловят, есть. В кооперативе я еще не получила — возможно, по бедности, ни кусочка хлеба. Мне в Никольском нравится, но на первых порах будет, верно, особенно трудно, так как оно, кроме свежей, правда, очень зелененькой полыни и 12 фунтов в месяц муки, ничего подкрепляющего не обещает. И я начинаю с завистью смотреть на верблюдов, пасущихся в степи. И хотя в Астрахани наши живут безусловно, в лучших условиях, я тороплюсь закончить здесь предварительные хлопоты, чтобы радостно умчаться сюда, причем с мамой. И вообще, посмотрим, насколько [нрзб.] Бог владеет…

Как говорят, merci Исполком, они решили отвести под студию лучшее здание в Никольском. Крестьяне относятся к этой затее покровительственно, добродушно, хотя вообще страшно издерганы…