Заповедь Варяга

— Правду ли говорят, что ты созываешь сходняк? — спокойно спросил Ефимович в спину уходящего гостя.

Этот вопрос застал вора врасплох. Несколько секунд он разглядывал резьбу на двери — какой-то замысловатый и сложный вензель, напоминающий арабскую вязь, — затем резко повернулся. На смуглом лице горца играла доброжелательная улыбка:

— Я так решил. Может быть, ты мне скажешь, что я не имею на это права?

— Нет, здесь все в порядке, Резван. Ты имеешь на это право. А что касается денег… ты их получишь до копейки. Надеюсь, ты не сомневаешься в этом?

— Разумеется.

Дверь за Резваном неслышно закрылась. Ефимович достал из шкафа рюмку и наполнил ее «Столичной». Что-то подсказывало вору — впереди его ждут еще более неприятные минуты. И он не ошибся — через полчаса зазвенел телефон.

— Паслушай, дарагой Станислав, у мэня очень сквэрно складываюца дэла. Кароче! Мне нужны маи дэнги, — заговорила трубка приветливым голосом Джамала. — Если я их не палучу чэрэз два дня, то потэряю давэрие людэй. А ты жэ знаешь, что такое для законника давэрие людей! — печально заключил старый вор.

— Знаю, Джамал, мне можешь не объяснять. Но ведь у нас был с тобой разговор, и ты мне дал время… — начал было Ефимович.

— Абстаятэлства, дарагой мой, абстаятэлства, — грустно пожаловался Джамал. — Если бы не они, праклятые, так, можэшь мне повэрить, я бы падарил тэбэ эти дэнги. — Слова прозвучали очень серьезно, ни малейшего намека на издевку.

— Я не сомневаюсь, — в тон ему отозвался Ефимович. — Ты получишь свои деньги через два дня. — И, не прощаясь, повесил трубку.

Следующий звонок прозвучал через полтора часа — звонил Кайзер.

Теперь этот звонок не казался неожиданным.

— Возможно, я тебя и расстрою, Станислав, но мне бы хотелось получить деньги сейчас. Мы тут задумали одно выгодное дельце, требуются срочные вливания, — без долгих разговоров сообщил Кайзер.

— Понимаю. Тебе нужны деньги, — Ефимович посмотрел на рюмку, наполненную до краев «Столичной».

— Ну, так ты не возражаешь?

— Как же я могу возражать? В конце концов, деньги-то твои! И выдал ты их сверх того, что отстегиваешь в общак. Все честно…

На том конце провода повисло настороженное молчание. Потом Кайзер откликнулся и спросил:

— Так, значит, завтра?

— Конечно, — спокойно ответил Станислав Казимирович.

— Ну, пока!

— До встречи. — Ефимович положил трубку на рычаг. С минуту он сидел неподвижно, а потом повернулся к человеку, сидящему в углу комнаты:

— Ты понял?

— Да. — На лице его гостя, который вошел в кабинет законного десять минут назад, отобразилась печаль.

— Этот мир очень несправедливо устроен, Ильфан. В людях живет ненависть и зависть. Каждый из них еще совсем недавно считал для себя за честь быть принятым в моем доме. А сейчас они стряхивают на мой ковер пепел. — Ефимович взял наконец рюмку с водкой. Рука чуть дрогнула, и на белую скатерть упало несколько капель. Казначей пил неторопливо, совсем не морщась, и создавалось впечатление, что он глотает не крепкую водку, а родниковую водицу.

Только когда в глотку пролилась последняя капля, он смачно и одобрительно крякнул. — Я не люблю, когда стряхивают на мой ковер пепел! Для этого в моем доме имеется пепельница! Или, может, я не прав? — он посмотрел на Ильфана.

— Прав, прав, — покорно отозвался киллер.

— Я не хочу просто так уйти, я должен хлопнуть дверью, чтобы запомнили все! Ты меня понял? — Ильфан улыбнулся:

— Разумеется!

Ефимович умел четко анализировать ситуацию. Сейчас она повернулась не в его пользу. Слава богу, деньги общака в целости и сохранности. Остальные он брал под свое слово. И он вернул бы их. Но на него нагло наехали. Такое прощать нельзя. Он делал выводы из самого незначительного разговора. И, как правило, все свои беседы записывал на пленку. Старый вор мог по несколько раз прослушивать самые интересные диалоги. В подвале его особняка хранилась уникальная коллекция разговоров при всевозможных встречах. В отдельном ящичке лежали кассеты с голосами предполагаемых оппонентов. Прослушивание пленок десятилетней давности для него было такой же забавой, как для годовалого малыша бренчание погремушкой. Он только улыбался, замечая, что жестковатые голоса недоброжелателей порой, с течением времени, сменяются на щенячье повизгивание.

Совершенно необязательно было иметь абсолютный слух, чтобы понять — в настоящее время обстояло как раз наоборот. Надо было действовать. Они сами не захотели мира. Что ж, они получат войну.

— Иди, тебя выведут! — обратился казначей к Ильфану.

Только два человека из ближайшего окружения Ефимовича знали о том, что он связан с Ильфаном. Один из них тут же неслышно вошел в кабинет. Это был урка лет пятидесяти от роду с мрачным взглядом. При Ефимовиче он числился кем-то вроде телохранителя. Они и выпивали вместе, когда на старика накатывала тоска. Сейчас был как раз тот самый случай.

***