Заполье

— Погодите, ещё как потребуют!.. Да, какие-то дела они делают — но свои, прошу заметить, Иван Егорович. Только свои, считай, церковные — под сурдинку о патриотизме там, державности; а сами, между тем, церковные ордена с брильянтами на бесов патентованных навешивают и под власть эту антидержавную с превеликой охотою подкладываются, как известно кто… Под гонителей-гнобителей своих вчерашних, под ворьё самое заскорузлое, любую «малину» иль хазу готовы за дензнаки освятить, водичкой побрызгать и водочкой, да, обмыть. А что они, вопросим и воззрим, для нашего дела общенародного, для правды-справедливости сделали, помогли чем? А ничем, помалкивают себе, свечками да табачком приторговывают. И больше того… — Он дёрнулся было, замер, будто решая для себя что; и решил, встал, не без некой значимости встал, аскетически серо проступили на лице его скулы, напрягся лоб. — Я вам больше, гораздо большее скажу — тайну, какая особой тайной, впрочем, никогда и не была: давно уж не заинтересованы они в сильной национальной государственности, русской именно, — и раньше, а тем паче теперь, под патриаршеством… вы не думали над этим? Нет? Да-да, не хотят, государство для них и ограничитель, с никоновских ещё времён узда, с петровского Синода, и конкурент по влиянию одновременно — а это уже, скажу я вам, политика… вездесуща политика, как это ни прискорбно. И малоприятственно сие говорить и слышать русскому, понимаю, но это же факт. Иерархи… О-о, иерархи многомудры, они ж таки понимают, что сейчас им — пока — без сильной поддержки властей, в атеизированном сброде нашем скоро не подняться, хорошо не прожить. И власти подпорка нужна тоже, всё под ней зыбко ещё, нелегитимно и в народе сумнительно, а нам ведь только зарони его, сомненьице… Вот и опираются — хромой на слепого. А как ещё с другой стороны, от оппозиции плечико подставим, воспоможем, так и вовсе уж благодать земная им, хоть службы не служи… А с амвона, пардон, что? А известно что: всякая власть от бога, мол, за грехи наши многия, молитесь за обидевших вас и за грабанувших вас, за киданувших вкупе, ну и прочий там мистически углублённый садомазохизм… И мы, выходит, будем помогать им — уже помогаем! — богомольни строить, мечети-синагоги всякие, авторитет отращивать, а они — произвол освящать, с режимом за спиной у нас снюхиваться, спариваться, так? Нет уж, увольте-с!.. — И почти упал в кресло, протестующе мотнул головой. — По мне, так лучше коммуняки, чем эти… те хоть бойцы, и не худшие! А церковь эта, как она есть ныне, без Гермогенов-то, — она для резерваций как раз, она и там прекрасно функционировать будет… утешьтесь, оставят нам её победители, как татары-монголы оставляли, как нацисты, там-то ей самое место! Позаботятся, у победителей забот, знаете, куда как больше, чем у побеждённых… и чем она не страж добровольный при душах наших? Да и за тайну, допустим, хоть той же исповеди — кто поручится? Только не я. — И помолчал, осмыслить давая, глаза переводя с Ивана на Левина — строгие, испытующие. — Это есть трезвый политический расклад, ничего больше. И если мы не будем владеть подобной аналитикой, не самой сложной ещё, то цена нам… не будет нам тогда цены, никакой. Бесценны будем кое для кого.

— А убедительно, — не сразу сказал Левин, близко посаженные, словно стерегущие переносицу глаза его вдумчивы стали. — Теократия — голубая мечта каждого… каждой конфессии. И особенно в переходное время, как сейчас, в слабовластии. А влияние, посмотрите: губернатор без владыки уже никуда, всякие ленточки перерезать — с собой берёт. Вторые ножницы, говорят, уже завёл. И обратите внимание — связка сугубо элитная, одной номенклатуры с другой. Можно сказать, братья по классу. А мы опять внизу…

— Так, и всегда было так! Старый сговор!

— … и опять со своим энтузиазмом веры к ним. Я, конечно, Гашникова уважаю, это безусловно личность; но вот Сечовик что-то уж слишком припадает к ним, да. Создаётся впечатление, что нам его девать некуда, энтузиазм. И цены его мы тоже не знаем…

— А это, между прочим, товар для политиков, энтузиазм, — опять перебил, а скорее подхватил Мизгирь, ногу плетью на ногу накинул, — и не последнего разбора. Со своей меновой и прочей стоимостью. А что это за… запорожец такой? Откуда? В третьем уже номере читаю — и, прямо скажу, не воспринимаю. По вышеизложенным причинам. И что, для этого газету мы затевали, Иван свет Егорыч?

— Да не так уж плох как публицист, — поймал его короткий, но острый взгляд Базанов. — А кто-то о здоровой мере плюрализма в газете говорил…

— Да, я говорил, — с некой обидчивостью, с упрямством сказал Левин, — но это ж прямо фанат какой-то… С ним же невозможно договориться ни о чём.

— А всё-таки договаривайтесь, хотя бы и через меня… Вы о товаре сказали… согласен, ходкий товар. Ну, а нам — что, заказано им торговать, грубо говоря? Нам и верующих, и клерикалов новоявленных на свою сторону привлекать надо, в союзники брать, перетягивать, — что здесь, собственно, непонятного?