Заплыв домой

Клод кивком указал на поэта, который, похоже, все еще приветствовал сорок:

— Может, он тоже скучает по дому и хочет вернуться на родную планету.

Юрген прополоскал горло мятным сиропом. У него было пристрастие к мятному сиропу, как у некоторых людей есть пристрастие к абсенту, с которым сироп совпадает по цвету.

— Нет. Он просто скрывается от Китти-Коти. Он не прочел Котино стихотворение и теперь ее избегает. Котя, она как инопланетянин. Считает, что у них с поэтом ментальная связь. Он не прочел ее стихотворение, теперь Котя расстроится, у нее резко подскачет кровяное давление, и она их всех поубивает из ружей жирдяя.

Понедельник

Зверолов

Митчелл проснулся в холодном поту. Было три часа ночи, и ему только что приснился кошмар о громадной сороконожке. Он разрубил ее пополам кухонным ножом, но из двух половинок выросли новые сороконожки. Чем яростнее он их рубил, тем больше их становилось. Они корчились и извивались у него под ногами. Он утонул в них по пояс, потом — по шею. Лезвие ножа покрылось слоем слизи. Сороконожки ввинчивались ему в ноздри и пытались пробраться в рот. Проснувшись, он первым делом подумал, что надо бы разбудить Лору. Сердце так бешено колотилось, что он всерьез испугался, не хватил ли его инфаркт. Лора спокойно спала на боку, ее ноги свисали с кровати. В мире не существует кровати, рассчитанной на Лорин рост. Кровать, на которой они спали дома, была сделана на заказ в датской судостроительной фирме, с учетом роста Лоры и объемов Митчелла. Она занимала всю спальню и напоминала древний галеон, выброшенный на берег пруда в общественном парке. Что-то ползло к нему по беленой стене. Он закричал.

— Что с тобой, Митч? — Лора приподнялась на локте и положила ладонь на ходившую ходуном грудь супруга.

Он показал пальцем на тварь на стене.

— Это мотылек, Митчелл.

И действительно, мотылек расправил серые крылышки и вылетел в окно.

— Мне приснился кошмар, — простонал Митчелл. — Ужасный кошмар.

Она стиснула его горячую влажную руку.

— Давай спать. Утром тебе будет лучше. — Она натянула простыню на плечи и снова легла.

Заснуть он не смог. Митчелл встал и спустился в кухню, где чувствовал себя более-менее в безопасности. Открыл холодильник, взял бутылку воды. Жадно отпил прямо из горлышка. Ледяная вода обожгла горло. Он чувствовал себя совершенно разбитым, как сороконожка, изрубленная в капусту. Поднял голову, гудевшую болью, и увидел, что на полу что-то лежит. Мышеловка, которую он поставил на крысу. В мышеловку кто-то попал. Митчелл судорожно сглотнул и подошел ближе.

Маленький зверек лежал на боку спиной к нему, но это была не крыса. Теперь Митчелл его разглядел и узнал. Это был Нинин коричневый плюшевый кролик с длинными мягкими ушами, придавленными проволочным рычагом. Круглый потрепанный хвостик белел в темноте, под ним виднелся застиранный ярлычок, вшитый в лапу. Зеленая атласная лента у него на шее тоже запуталась в проволочной конструкции. Мгновенно вспотев, Митчелл нагнулся, чтобы освободить кролика из мышеловки, и краем глаза заметил на полу чью-то тень. В кухне был кто-то еще. Кто-то забрался на виллу, а у него нет с собой ни ружья, ни пистолета. Даже его антикварное персидское ружье пришлось бы сейчас весьма кстати, чтобы напугать злоумышленника.

— Привет, Митчелл.

Голая Китти Финч стояла, прислонившись спиной к стене, и наблюдала, как Митчелл пытается вытащить кролика из мышеловки, не прищемив себе пальцы. Скрестив руки на груди, она грызла кусок шоколада, который Митчелл оставил для крысы.

— Ты у нас знатный зверолов, но я уже предупредила всех сов.

Он прижал руку к груди над колотящимся сердцем и уставился на ее бледное, невероятно изысканное, точеное лицо. Он застрелил бы ее, будь у него с собой пистолет или ружье. Выстрелил бы, не задумываясь. Он бы целился ей в живот. Митчелл представил, как поднимает ружье и нажимает на спусковой крючок. Представил, как Китти падает на пол, как стекленеют ее широко распахнутые глаза, в животе зияет окровавленная дыра. Он моргнул и увидел, что она так и стоит, прислонившись к стене, и издевательски ест шоколад, который он так аккуратно поместил в мышеловку. Она была очень худой, очень хрупкой и трогательной, и только теперь до Митчелла дошло, что он, наверное, ее напугал.

— Извини, я ворвался так резко.

— Да. — Она кивнула, словно они вдруг заделались лучшими друзьями. — Ты меня напугал, но мне и так было страшно.

Он сам был испуган не меньше. На мгновение он даже подумал, не рассказать ли ей о приснившемся ему кошмаре.

— Почему ты убиваешь зверей и птиц, Митчелл?

Она была почти хорошенькой, с тонкой талией и длинными волосами, светящимися в темноте, но растрепанная, с голодными глазами, чем-то напоминавшая бездомную попрошайку на железнодорожной станции.

— Помогает отвлечься, — произнес он неожиданно для себя самого, словно в кои-то веки был искренним. Он и был искренним.

— От чего?

Он снова подумал, не рассказать ли ей о своих тревогах и тяжких думах, но вовремя прикусил язык. Не стоит рассказывать о сокровенном, когда общаешься с психами.