Записки врача общей практики

Психиатрическая лечебница Киркби

4 сентября 1885 года.

Сэр, я отчетливо сознаю, что должен извиниться и объясниться относительно недавних пугающих и таинственных, с Вашей точки зрения, событий, серьезно нарушивших ту спокойную жизнь, к которой Вы стремитесь. Понимаю, что следовало навестить Вас наутро после возвращения отца; однако, зная Вашу нелюбовь к визитам и — простите — крайне вспыльчивый нрав, решил ограничиться письмом. Во время нашей последней беседы я хотел сообщить то, что сообщу сейчас, однако Вы обвинили меня в каком-то преступлении и внезапно удалились, так что я ничего не успел сказать.

В свое время мой бедный отец активно работал врачом общей практики в Бирмингеме, где его до сих пор помнят и уважают. Однако примерно десять лет назад у него проявились симптомы умственного расстройства, которые мы объяснили утомлением и перенесенным солнечным ударом. Чувствуя, что не обладаю достаточной компетенцией для диагностики и лечения столь серьезного состояния, я сразу обратился за консультацией к светилам в Бирмингеме и Лондоне. Кроме того, мы получили консультацию знаменитого психиатра, мистера Фрейзера Брауна, который заключил, что заболевание носит эпизодический характер, однако во время приступов может оказаться чрезвычайно опасным. «Вероятны две склонности: к убийству и к религиозному фанатизму, а в ряде случаев присутствуют обе. Больной может месяцами вести вполне нормальную жизнь, совсем как мы с вами, а потом внезапно сорваться и погрузиться в иную реальность. Оставив отца без постоянного наблюдения, Вы возьмете на себя огромную ответственность», — заключил он.

Реальность доказала справедливость диагноза. Недуг бедного отца привел к одержимости как религией, так и убийством, причем обострения наступали неожиданно, после месяцев полной вменяемости. Не стану утомлять Вас описанием тех ужасных испытаний, которые пришлось пережить семье. Достаточно сказать, что с Божьей помощью нам все-таки удалось сохранить несчастные безумные руки чистыми, не запятнанными кровью. Сестру Еву я отправил учиться в Брюссель, а сам всецело посвятил себя уходу за отцом. Он страшно боялся психиатрических лечебниц и в минуты просветления настолько жалобно умолял, чтобы я не отдавал его в подобное заведение, что отказать в просьбе не хватало сил. Со временем, однако, приступы участились и стали настолько острыми и опасными, что ради спокойствия окружающих я решил увезти отца из города и вместе с ним поселиться в самом уединенном месте, какое только удалось найти. Этим местом, как Вы уже, конечно, поняли, оказался именно Гастер-Фелл. Здесь мы с отцом живем уже несколько лет.

Обладая приличным капиталом и увлекаясь химией, я получил возможность проводить время с достаточным комфортом и пользой. В здравом уме несчастный отец вел себя покорно, как ребенок: трудно было желать лучшего компаньона. Мы вместе построили деревянное убежище, где он смог бы скрываться во время приступов болезни, а я укрепил окна и дверь, чтобы, чувствуя приближение плохого периода, удерживать его в доме. Оглядываясь назад, могу с уверенностью утверждать, что принял все мыслимые меры предосторожности: даже позаботился о безопасных столовых ножах — сделанных из свинца и лишенных острия, чтобы не позволить больному в минуту безумия совершить убийство.

В течение нескольких месяцев после переезда на пустошь отец казался здоровым. То ли благодаря целительному воздуху, то ли из-за отсутствия стимулов к насилию за все это время ужасное заболевание ни разу не проявилось. Однако приезд соседа выбил его из колеи. Ваше появление — в первый день, вдалеке — пробудило дремавшую болезнь. В тот же вечер отец неслышно подкрался ко мне с камнем в руке и наверняка бы убил, если бы я не повалил его на землю и не отнес в клетку, прежде чем он пришел в себя. Несложно понять, что внезапное обострение привело меня в состояние глубокой печали. Два дня подряд я пытался успокоить отца. На третий день показалось, что ему стало лучше, но — увы! — это была всего лишь хитрость безумца. Он тайком снял со стены клетки две планки, а когда я, поверив в ремиссию, занялся химическими опытами, напал на меня с ножом в руке. Во время потасовки серьезно поранил мне запястье, а пока я пытался остановить кровь, выскочил из дома и убежал в неизвестном направлении. Рана не помешала мне несколько дней подряд бродить по пустоши и в безнадежных поисках проверять палкой каждый куст. Я не сомневался, что рано или поздно отец попытается убить нового соседа. Уверенность окрепла после слов о том, что кто-то заходил в дом, когда Вас там не было. Пришлось ночь напролет охранять не только Ваш покой, но и Вашу жизнь. На болоте я нашел убитую и жестоко растерзанную овцу и понял, что, во-первых, у беглеца есть пища, а во-вторых, что им по-прежнему владеет одержимость убийством. И вот, наконец, мои предположения оправдались: отец попытался на Вас напасть. Если бы я не успел вмешаться, один из вас двоих непременно бы погиб. Он убежал, а когда я догнал его, начал сопротивляться, как дикий зверь. В полном отчаянье я сумел скрутить безумца, а потом на руках принес домой. Убедившись, что надежды на полную или хотя бы длительную ремиссию нет, уже на следующее утро я доставил отца в лечебное учреждение. Рад сообщить, что, кажется, он понемногу приходит в себя.

В заключение позвольте, сэр, выразить сожаление в связи с доставленными неудобствами и пережива- ниями. Поверьте, что неизменно остаюсь к Вашим услугам.

Джон Лайт Кэмерон