Часы показывали десять вечера. Весь день доносившийся с Лондонского моста шум транспорта наконец-то стих, превратившись в смутный гул. Шел сильный дождь, тусклый свет с трудом пробивался сквозь мокрое стекло газовых фонарей и рисовал на блестящих камнях мостовой небольшие круги. Воздух наполняли разнообразные звуки непогоды: шелест и плеск водяных струй, стук падающих с карнизов тяжелых капель, бульканье и журчанье несущейся по двум крутым сточным канавам и проваливающейся сквозь канализационные решетки воды. В этот час на улице Скадамор-лейн можно было заметить лишь одну фигуру: принадлежала эта фигура мужчине, стоявшему возле двери доктора Хорэса Селби.
Человек только что позвонил и теперь ждал ответа. Пробивавшийся сквозь фрамугу яркий свет падал на мокрые блестящие плечи и поднятое лицо. Лицо выглядело бледным, чувствительным, четко очерченным, с едва заметной странностью в выражении. Взгляд, отдаленно напоминавший взгляд испуганной лошади, сочетался с детской беспомощностью худых ввалившихся щек и безвольно опущенной нижней губы. Именно по испуганному лицу открывший дверь слуга сразу определил, что незнакомец пришел за медицинской помощью. Как часто на крыльце доктора Хорэса Селби появлялись люди со страхом в глазах!
— Доктор дома?
После короткого замешательства дворецкий ответил:
— Он обедает в компании друзей, сэр. Доктор Селби не любит, когда его беспокоят в личное время.
— Передайте, что мне необходимо немедленно с ним встретиться. Скажите, что дело чрезвычайно важное. Вот моя визитная карточка. — Трясущимися пальцами посетитель вытащил из бумажника кусочек глянцевого картона. — Мое имя — сэр Фрэнсис Нортон. Передайте доктору, что сэр Фрэнсис Нортон из Дин-Парк должен безотлагательно с ним встретиться.
— Хорошо, сэр. — Дворецкий крепко сжал в пальцах карточку и сопровождавшую ее монету достоинством в половину соверена. — Если вас не затруднит, сэр, повесьте плащ здесь, в прихожей. Уж очень он мокрый. Извольте подождать в приемной. Не сомневаюсь, сэр, что мне удастся убедить доктора выйти к вам.
Молодой баронет прошел в просторную комнату с высоким потолком. Пол покрывал такой мягкий и толстый ковер, что шаги оставались неслышными. Две газовые лампы светили вполсилы, а наполнявший воздух слабый аромат придавал комнате религиозную атмосферу. Баронет опустился в стоявшее возле тлеющего камина просторное кожаное кресло и угрюмо осмотрелся. Две стены комнаты занимали книги — толстые, увесистые, с поблескивающим золотым тиснением на корешках. Белую мраморную полку высокого старомодного камина загромождали ватные тампоны, бинты, мензурки и разнообразные маленькие пузырьки. Один из них, с широким горлышком, содержал медный купорос, другой — с горлышком более узким — был наполнен чем-то, напоминавшим обломки курительной трубки. Правда, красная этикетка гласила, что это каустическая сода. Повсюду — на каминной полке, на занимавшем центр комнаты большом столе и на письменном столе — в художественном беспорядке хранились термометры, шприцы для подкожных инъекций, скальпели и шпатели. На самом видном месте, на письменном столе справа, лежали экземпляры пяти книг, написанных доктором Хорэсом Селби по прославившему его вопросу, а слева, на толстом медицинском справочнике, красовалась огромная, размером с репу, модель человеческого глаза. Глаз открывался, демонстрируя хрусталик и две камеры.
Сэр Фрэнсис Нортон никогда не отличался особой наблюдательностью, однако здесь и сейчас с огромным вниманием рассматривал все мелочи обстановки. От острого взгляда не укрылась даже разъеденная кислотой деревянная пробка на одном из пузырьков, и баронет спросил себя, почему доктор не использует стеклянные. Отражавшие свет крохотные царапины на столе, небольшие пятна на кожаной поверхности письменного стола, написанные на этикетках химические формулы — ни одна даже самая мелкая подробность не избежала целенаправленного, преувеличенного внимания. Слух также заметно обострился: в ушах болезненно отдавалось тяжелое тиканье стоявших на камине массивных черных часов. И все же, несмотря на громкий отсчет времени и даже вопреки толстым старомодным деревянным панелям на стенах, баронет улавливал доносившиеся из соседней комнаты голоса и даже разбирал обрывки разговора.
— Второй игрок должен был принять…
— Но ведь ты сам взял последнюю карту!
— Как я мог пойти дамой, зная, что у него в запасе туз?
Из неясного гула общей застольной беседы выбивались разрозненные фразы. А потом внезапно послышался скрип двери, за ним последовали шаги по коридору, и, вздрогнув от нетерпения и ужаса, сэр Фрэнсис понял, что приближается переломный момент его жизни.