Так странно: Ереван у меня всегда ассоциировался с чем-то исключительно мрачным, наплывала какая-то тоска, чувство безысходности, а написала этот рассказ и вспомнила кучу приятных мелочей. Разместила его в своем дневнике и стала собираться домой. Зазвонил телефон.
— Спасибо тебе огромное, солнце, ты очень добрая девушка. Я не понимаю, что я тебе плохого сделал, но слать мне открытки с вирусами — это свинство. У меня теперь система грохнулась и все файлы полетели.
— Но «маки» же нечувствительны к вирусам? — робко спросила я.
— А у меня дома «ПиСи». Чем я тебе так насолил?
— Можно, я к тебе приеду?
— Приезжай, — вздохнул Швидко.
По дороге купила бутылку вина и два пирожных «картошка». Стала придумывать, как бы ему объяснить, зачем вдруг мне приспичило посмотреть его паспорт. О! Скажу, что меня интересовал день его рождения. Вроде бы достоверно, но дата рождения указана на второй странице, а семейное положение в самом конце. Нет, такая версия не покатит, а больше ничего в голову не лезет. Решила, что сориентируюсь на месте, исходя из обстоятельств, в конце концов, может, он вообще не захочет меня слушать.
Швидко встретил меня, проводил в комнату, открыл бутылку вина и посмотрел на меня таким преданным и нежным взглядом, что я не выдержала, разревелась и рассказала ему всю правду: про подлеца Олега, который обманывал сразу двоих девушек, и о том, что подруги советовали заглянуть в его паспорт.
— Вот глупая, — сказал Швидко и обнял меня. — Как ты могла подумать, что я играю твоими чувствами?
— Не знаю, — ответила я, вытирая сопли. — Наверно, я просто привыкла, что для мужчин подлые поступки — это норма поведения.
— Ты еще мало меня знаешь.
— Что теперь с твоим компьютером?
— Ничего, ремонтировать буду, только ты мне больше открытки не посылай, лучше скажи, что меня любишь.
— Люблю, — улыбнулась я сквозь слезы и поцеловала его.
Пришла домой поздно.
Мама поинтересовалась, почему от меня пахнет мужским одеколоном.
— Я гуляла со своим молодым человеком, — гордо ответила я.
— Так у тебя же его не было?
— Уже есть.
Перед сном решила позвонить Нане.
— Мы помирились! — выпалила я.
— Ну, дело, конечно, твое, но я тебя не понимаю. Был бы он какой-нибудь богатый бизнесмен, дарил бы дорогие подарки, на курорты возил, тогда можно на некоторое время закрыть глаза и на наличие жены, и на все остальное. Но он же обыкновенный дизайнер. Какой от него прок?
— Никакого, кроме одного — мы любим друг друга. Он с женой давно не живет, просто еще не развелся.
— А, ну да, такую лапшу тоже иногда вешают на уши. А в ванной у него дамский крем стоит и халатик висит, — позевывая, ответила Нана.
— Не висит, — отрезала я.
Жизнь замечательна и прекрасна.
Утром пошли с Урсулой за банками. Деда на месте не оказалось, на его месте какой-то парень торгует картошкой. Решила, что дед нас кинул, но на всякий случай спросила у молодого человека:
— А здесь дедушка вчера был.
— Фомич?
— Наверно, банками торговал и медицинскими принадлежностями.
— Его сегодня не будет, я его внук. Так это вы за банками?
— Мы, — ответила я.
Парень взял с нас еще тридцать гривен, отдал пятьдесят банок и поинтересовался, для чего нам столько. Рассказала ему, что девушка повезет их в Лондон, в клуб для мазохистов, которые будут эти банки друг другу ставить и получать удовольствие.
— Какое ж удовольствие от боли? — удивился парень.
— Так они же мазохисты. Это люди, которые получают удовольствие от боли.
— И много их там таких? — спросил парень.
— Ох, много, — ответила я.
— Так это, у нас еще есть куча полезных вещей для таких товарищей. Можем обеспечить.
Спросила у Урсулы, не хочет ли она прикупить чего-нибудь еще. Урсула радостно закивала головой, молодой человек понял все без перевода, оставил нас стеречь товар, а сам куда-то убежал. Не знаю, где он шатался целый час, но к его приходу мы с Урсулой умудрились продать мешок картошки.
— Во, принес, — парень поставил на землю тяжелый рюкзак и расстелил тряпочку. — Это клизмы, это щипцы зубы вырывать, это педаль от бор-машины, судочки всякие, вот пинцеты, скальпели, колбы, это… это я не знаю что.