Записки уральского краеведа

Не представляю, когда это произошло, что Шадр близко сошелся с экспедицией заготовления государственных бумаг — «Гознак» и получил при второй фабрике Гознака на улице Шаболовка в Москве большое помещение для своей студии. И вот тогда-то, получив задание, Шадр приезжал в Шадринский уезд лепить «денежных» мужиков — «Сеятеля» и бородатого старика. «Сеятель» был воспроизведен на червонцах и других государственных знаках, а «старик» на марках и еще на каких-то других знаках. На марках же долго воспроизводились шадровские скульптуры «Рабочий» и «Красноармеец». Ходили эти марки в первой половине 1920-х годов.

Возвратившись из Калгановой, Иван Дмитриевич заходил в музей, где я директорствовал, и очень красочно рассказывал мне о том, как он лепил «денежных» мужиков, особенно сеятеля — Киприяна Кирилловича Авдеева. Надо заметить, что Иван Дмитриевич был вообще мастером на рассказы, при этом, несомненно, кое-что добавлял и от себя. Я принял его рассказы за чистую монету, записал и в 1924 году, когда был редактором журнала «Шадринское научное хранилище», поместил это в первом номере журнала под заглавием «Портреты шадринских крестьян на государственных знаках СССР».

Ничего не подозревая, книжку журнала я послал Шадру. Послал и надеялся, что получу от него благодарность. И каково же было мое удивление, когда в Москве в квартире библиографа Н. В. Здобнова я встретился с Шадром и он с упреками набросился на меня, зачем это я поместил такой материал о его творчестве. Пришлось возражать:

— Я совершенно ничего не прибавил от себя, а написал лишь то, что слышал…

Несомненно, Шадр наговорил лишку.

Я успокаивал его тем, что ведь журнал-то издается всего лишь тысячным тиражом. Очерк был перепечатан свердловским журналом «Рабочий-студент» и стал известен искусствоведам, в частности, заведующей отделом скульптуры Третьяковской галереи В. П. Шалимовой — автору диссертации о творчестве Шадра.

В то время Иван Дмитриевич носил уже псевдоним — Иван Шадр. Я спросил, почему он вздумал взять себе такой псевдоним.

— Я решил своей фамилией увековечить имя родного города, — сказал он полушутливо.

Мне не раз приходилось слышать вопросы:

— Это ведь по художнику Шадру наш город стал зваться Шадринском?

И каждый раз я объяснял, что еще к 1662 году на месте теперешнего Шадринска стояла Шадрина заимка, потом преобразованная в Шадринскую слободу; в 1712 году Шадринская слобода была переименована в город Шадринск, а если говорить о значении самого слова «Шадринск», так оно от татарского «шадра» — рябой человек.

В феврале 1962 года исполнилось 75 лет со дня рождения Ивана Дмитриевича. В связи с этим у меня вновь проявился интерес к жизни и творчеству своего земляка, и я отправился на поиски новых материалов о нем.

Сколько помнится, в 1913 году исполнилось пятьдесят лет со дня основания Шадринского общественного банка имени Пономарева, шефом которого была Шадринская городская дума. И вот она захотела увековечить память этого Пономарева — уроженца города Далматова и ставшего потом очень богатым человеком благодаря откупам по винной части и затем владениям металлургическими заводами в Слободском уезде Вятской губернии. Пономарев пожертвовал какой-то небольшой капитал для основания банка своего имени, так надо было и портрет Пономарева поместить и поставить его бюст в «приличном» городском месте. Коли парень Иванов выучился, да еще потом побывал за границей за счет городских средств, то ему и было поручено «слепить» бюст Пономарева.

Сейчас на улице К. Маркса в Шадринске на одном дворе с конторой связи стоит двухэтажный деревянный дом, у которого верхний этаж забран с улицы широкими оконными рамами. В то время это была фотография частника Мамаева. Здесь-то была организована студия, в которой Шадр работал над бюстом Пономарева.

Замечу кстати, что было создано два бюста: один — каким-то не то московским, не то даже «заграничным» скульптором, а второй — Шадром. Первый был уж очень прозаичен, хотя по фотографии был воспроизведен на листках чековых книжек банка, шадровский же бюст был «увенчан» венком по линии груди. Оба бюста (в гипсе) в 1918—1919 гг. были переданы в музей, где невежественные работники в начале 1930-х годов вышвырнули этот «хлам» вместе со многими другими драгоценными предметами.

Однажды Иван Дмитриевич увидал у Мамаева в витрине фотографию очень красивой девушки, с умным таким лицом.

— Кто это такая красавица? — спросил он у фотографа.

Тот рассказал, что это — дочь мелкого служащего Никиты Петровича Ночвина:

— Это того, который еще стихи сочиняет…

Надо было во что бы то ни стало познакомиться с красавицей и попросить ее попозировать.

В моем собрании хранится письмо, с которым Иван Дмитриевич обращался к своей будущей натурщице.

Вот его текст: