Я сажусь в дачном саду на лавочку с кружкой кофе, кладу рядом телефон, из которого раздается запись играющего клавесина, и мечтательно щурюсь на солнце. А когда кто-то из детей подлетает ко мне с очередным вопросом, сердито ворчу: уходи, примат, не мешай моей милости наслаждаться закатом. Я заслужил благородную старость.
Мы гуляем по аллее. Я предлагаю сыграть в игру: каждый из нас слушает через наушники одну и ту же мелодию и придумывает к ней сцену, в которой виртуально участвует сам, потом рассказывает. Лучшая история награждается мороженым. Ставлю композицию из подборки: «Dead Can Dance» или «Marvin Pontiaс». Правда, выигрываю, как правило, я. Дети глуповаты и косноязычны. Но я не люблю мороженое, поэтому оно все равно достается им.
Вот, пожалуй, пока и достаточно.
Да! Почему «Тамагочи»? Просто у меня в армии был тамагочи-цыпленок, я не уследил за ним, и он ушел. Хотите верьте, хотите нет, но у меня до сих пор душа болит, что не уследил. Мы же, типа, в ответе…
Я и Борхес
Написал я было про то, как мои детки в портфелях отвертки носят, чтобы злодея-насильника в живот пырнуть, да тут дискуссия о смертной казни вышла, где мне волей-неволей, по службе, в гуманисты пришлось податься, иначе нелогично выходило. Решил: напишу о другом, тем паче что людям про детей обрыдло думать.
Короче говоря, решил про что-нибудь другое, скабрезно-мутное, с элементами декаданса, для поднятия литературного рейтинга. А тут, кузькину мать «болгаркой», у Игоря Ивановича Сукачева серебряная свадьба. Как не написать?! Решил: черт с ним, с рейтингом, если дроли мои – Горыныч и Ольга Королева – четверть века в жесткой семейной спайке разменяли.
За неделю до этого Игорь Иванович каждый день звонить начал и напоминать злым голосом, что в ресторане и няня есть для детишек. Мы «зуб дали», что будем, и начали думать, чего дарить. Как наряжаться, мозг ломать не стали, потому что Сукачевы наши, тушинские, внешнему виду значения не придающие, а всё больше о широте душевной пекущиеся. Что великий плезир означает для нас с Кыссой. Не парадные мы. Нас для «передовой» собирали. И настрадались мы уже за это. Помню, пошли к нашей подруге на «днюху», а ее супруг аж целый театр Станиславского снял, пучок буржуев нагнал и Элтона Джона, проказника, к песням за деньги склонил. Так мы пришли «как обычно». Кысса отмазалась, мол, у нее форма одежды критики не подразумевает: чи хасидка, чи шахидка на выпасе. А мне укорчик: чегой-то без смокинга? Так знали, кого звали, говорю. К поминкам справлю. Хотя был у меня смокинг, я в нем женился, потом на фестиваль в Канны ездил, потом в нем Колька женился, потом в нем Аркашу схоронили. Отслужил двубортный свое.
Ну, вернусь к Горыне. Тот не Элтон Джон, пиджака в бриллиантах не имеет, но и в «банях» не поет. Ценит себя поэт народный, рожденный у проруби в деревне Мякинино. И все его ценят, а жену его, Ольгу Королеву, еще больше ценят, потому что Игорь Иванович – это стихия, причем пьющая, и такое вот богатство двадцать пять лет терпеть не каждая сдюжит.