Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Если бы Алексей говорил мне все это в исступлении страсти, я не поверила бы ему; но он говорил тихим голосом, со своим обычным спокойствием, а тон его был скорее весел, чем грустен; к тому же во всех его словах слышалась такая правдивость, что я уже сама не могла уйти; я смотрела на этого красивого молодого человека, полного жизни, который нуждался только во мне, чтобы стать вполне счастливым. Я вспомнила его мать, по-видимому так любящую его; вспомнила улыбающиеся лица его сестер; я представила его себе окровавленным и обезображенным, а их — рыдающими и с растрепанными волосами и спросила себя, по какому праву я, ничего собой не представляя, собираюсь разбивать счастливую жизнь этих людей, разрушать их высокие надежды? Кроме того, следует вам признаться, что такая упорная привязанность дала свои плоды: в тишине моих ночей, в одиночестве моего сердца, я тоже порой вспоминала об этом человеке, который думал обо мне всегда. И прежде чем расстаться с ним навеки, я заглянула поглубже в свою душу. Я увидела, что люблю его… и осталась…

Алексей говорил мне правду: единственное, чего ему не хватало в жизни, была любовь. Вот уже два года, как он любит меня, и он счастлив или, по крайней мере, кажется счастливым. Он отказался от этого дурацкого заговора, куда вступил лишь из-за отвращения к жизни. Раздосадованный препятствиями, которые чинило нашим встречам мое положение у мадам Ксавье, он, не говоря мне ни слова, снял для меня этот магазин. И вот уже полтора года, как я веду другую жизнь и приобретаю знания, которые мне не удалось получить в юности и которые ему, при его образованности, необходимо будет видеть в любимой им женщине, когда — увы! — он уже больше не будет ее любить. Отсюда и проистекает та перемена, которую вы нашли во мне, сравнивая мое положение в обществе и то, какой я стала. Вы видите, стало быть, — закончила она свой рассказ, — что я поступила правильно, остановив вас, что лишь кокетка действовала бы иначе и что я не могу вас любить, поскольку люблю его.

— Да, и понимаю также, с помощью чьего покровительства вы надеетесь исполнить мою просьбу.

— Я уже говорила с ним о вас.

— Прекрасно, но я отказываюсь.

— Да вы с ума сошли!

— Возможно, но такой уж у меня характер.

— Вы хотите, чтобы мы поссорились и никогда больше не виделись?

— О, это было бы ужасно для меня, ведь, кроме вас, я никого здесь не знаю.

— Ну, так смотрите на меня как на сестру и предоставьте мне действовать.

— Вы этого хотите?

— Я этого требую!

В эту минуту дверь гостиной отворилась и на пороге появился граф Алексей Ваненков.

Это был красивый молодой человек лет двадцати пятидвадцати шести, светловолосый и стройный, с восточными чертами лица, который, как уже было сказано, служил поручиком в Кавалергардском полку. Этот привилегированный полк долгие годы находился под командованием великого князя Константина, брата императора Александра, в то время польского наместника. Как это принято у русских, которые стараются никогда не снимать военную форму, граф был в мундире, на груди его сверкали крест Святого Владимира и орден Александра Невского, а на шее висел орден Станислава Августа третьей степени.

Увидев графа, Луиза с улыбкой поднялась:

— Добро пожаловать, ваше сиятельство; а мы вспоминали вас; позвольте представить вам моего соотечественника, о ком я уже говорила вам и кому прошу оказать ваше высокое покровительство.

Я поклонился; граф весьма любезно поздоровался со мной и, поцеловав руку Луизе, произнес на чистейшем, хотя и несколько вычурном французском языке:

— Увы, дорогая Луиза, покровительство мое немногого стоит. Но я смогу дать вашему подопечному ряд полезных советов: поездив по стране, я узнал и хорошие и дурные стороны своих соотечественников и постараюсь ввести его в курс дела; кроме того, я могу лично положить начало его клиентуре, предложив ему двух учеников: брата и себя.

— Это уже кое-что, — заметила Луиза, — хотя явно недостаточно; не пытались ли вы выяснить относительно места учителя фехтования в каком-нибудь из полков?

— Да, и со вчерашнего дня успел навести кое-какие справки. Оказывается, в Санкт-Петербурге уже имеются два учителя фехтования: один француз, другой русский. Вашего соотечественника, сударь, — добавил Ваненков, обратившись ко мне, — зовут Вальвиль; я не ставлю под сомнение его достоинства: он сумел понравиться государю, который дал ему чин майора и наградил несколькими орденами; он состоит учителем фехтования всей императорской гвардии. Что касается моего соотечественника, то он милейший, прекраснейший человек, единственный недостаток которого в наших глазах состоит в том, что он русский. Но, поскольку в глазах императора это не является недостатком, то его величество, который когда-то взял у него несколько уроков фехтования, произвел его в полковники и дал ему орден Святого Владимира третьей степени. Надеюсь, вы не собираетесь для начала сделать их обоих своими врагами?

— Конечно, нет, — ответил я.