Записки учителя фехтования. Яков Безухий

На рассвете следующего дня я был в небольшой, ничем не примечательной деревеньке Бежаницы, а в четвертом часу дня — в Порхове, старинном городе, расположенном на реке Шелони, по которой выращенные в том краю лен и зерновой хлеб везут на озеро Ильмень, откуда по реке, соединяющей его с Ладожским озером, эти товары следуют дальше: я находился на полпути к месту назначения. Признаться, меня одолевало сильное желание переночевать здесь, но на постоялом дворе оказалось так чудовищно грязно, что я снова забрался в свою повозку. Следует заметить, впрочем, что возница уверил меня, будто дальше дорога пойдет лучше, и это немало содействовало тому, что я принял столь героическое решение. В итоге дальше мы поскакали галопом, и меня по-прежнему бросало внутри кузова, в то время как возница, сидевший на облучке, тянул какую-то заунывную песню, слов которой я не понимал, но грустный мотив ее как нельзя лучше соответствовал моему плачевному положению. Скажи я, что мне удалось заснуть в эту ночь, никто бы мне не поверил, да и я сам не поверил бы в это, если бы не проснулся, больно ударившись обо что-то лбом. Повозку так тряхнуло, что возница слетел со своего облучка. Мне же не дал вывалиться из повозки ее плетеный верх: от удара об него я и проснулся с ушибом на лбу. Тут мне пришло в голову поменяться с возницей местами, но как я ему такое ни объяснял, он не соглашался с моим требованием — либо потому, что не понял меня, либо потому, что, подчинившись мне, он, по его мнению, пренебрег бы своим долгом. Так что мы поехали дальше: возница возобновил свое пение, а я — свою тряску. Около пяти утра мы прибыли в село Горо-дец и остановились там позавтракать. Слава Богу, оттуда до цели моего путешествия оставалось не более пятидесяти льё.

Тяжело вздыхая, я снова влез в свою клетку и опять устроился на своем насесте. И только тогда мне пришло в голову спросить возницу, нельзя ли опустить верх повозки; он ответил, что нет ничего легче. Я велел ему немедленно выполнить эту работу, и с того времени лишь нижняя часть моей персоны продолжала подвергаться опасности.

В Луге мне пришла в голову другая, не менее блестящая мысль: снять сиденье, настелить на дно повозки солому и лечь прямо на нее, положив под голову вместо подушки свою дорожную сумку. После всех этих усовершенствований я, в конце концов, получил возможность ехать сравнительно сносно.

Возница предлагал мне сделать остановку перед Гатчинским дворцом, в котором пришлось жительствовать Павлу I все то время, пока царствовала Екатерина, а затем — перед Царскосельским дворцом, летней резиденцией императора Александра; но я так устал, что бросил лишь беглый взгляд на каждое их этих чудес, однако дал себе слово осмотреть их в свое время, вернувшись сюда в более удобном экипаже.

На выезде из Царского Села у дрожек, которые ехали впереди меня, внезапно сломалась ось, и экипаж хотя и не перевернулся, но сильно накренился. Поскольку я находился в ста шагах от дрожек, то успел, прежде чем подъехать к месту происшествия, разглядеть выскочившего из них высокого худощавого господина, державшего в одной руке шапокляк, а в другой — маленькую карманную скрипку. На нем был черный сюртук, какие носили в Париже в 1812 году, короткие черные панталоны, шелковые черные чулки и туфли с пряжками; оказавшись на дороге, он вначале принялся делать батманы правой ногой, затем батманы левой, потом антраша обеими ногами, после чего совершил три полных оборота вокруг самого себя, очевидно желая удостовериться, что у него ничего не сломано. Видя, сколь обеспокоен этот господин сохранностью собственной персоны, я счел невозможным проехать мимо, не остановившись и не спросив его, не случилось ли с ним какой-нибудь беды.

— Никакой, сударь, никакой, — отвечал он, — если не считать, что я пропущу урок, а за каждый урок, сударь, я получаю по луидору. Ученица моя — красивейшая женщина Санкт-Петербурга, мадемуазель Влодек; послезавтра она должна изображать Филадельфию, одну из дочерей лорда Уортона с картины Антониса Ван Дейка, на празднестве, которое дается при дворе в честь кронпринцессы Веймарской!

— Простите, сударь, — отвечал я, — мне не совсем понятны ваши слова; но это ничего не значит, если я могу вам быть чем-нибудь полезен…

— Что значит чем-нибудь полезны, сударь? Да вы можете спасти мне жизнь! Представьте себе, что я только что давал урок танцев княгине Любомирской, загородный дом которой находится в двух шагах отсюда, — она изображает Корнелию. За этот урок, сударь, я получаю два луидора — меньше я там не беру. Я пользуюсь известностью и извлекаю из этого выгоду; все это понятно, так как других французских учителей танцев, кроме меня, в Санкт-Петербурге нет. И вот, этот негодяй повез меня в экипаже, который сломался и чуть было не искалечил меня, но, к счастью, мои ноги целы. Погоди, мерзавец, я еще разберусь с твоим номером!

— Если не ошибаюсь, сударь, — сказал я, — то я могу оказать вам услугу, предложив место в своей повозке?