Записки совсем молодого инженера

Отец смеется, снова затягивается, щурит глаза и делает ход.

Мой король уже залез в матовую сеть. Волей-неволей он запутался там, шах бьет по нему через каждый ход: опять та же история, мне никак не выиграть у отца, хотя сначала я вроде и могу теснить его. Но сегодня можно надеяться. Сеть вокруг короля тонкая и качается в разные стороны. Если мне плохо, то и отцу тоже не лучше. Надо только хорошенько подумать.

— Фу-у, совсем нечем дышать, — говорю я, и мама тогда всерьез уже сердится. Отец встает, берет спички, выходит на кухню. Вот теперь-то я буду думать один долго-долго…

А потом уже начинается такой эндшпиль, когда у меня есть король и пешка, а у отца — только король. Его король прячется на вертикали, а я иду пешкой, иду прямо в ферзи. Конечно, победа моя! Столько мы с ним играли, и вот, первый раз, я выиграл! Но потом отец говорит: «Ничья». И я вижу: его королю некуда больше ходить. Ничья! Как же так? Я поспешил. Увлекся. Да, я ошибся. Вот, опять не выиграл! Вот, теперь ничья. Опять надо думать, что, может быть, выиграю в другой раз…

Я больше не играю шахматами в солдатики. Слоны для меня — не офицеры, а пешки — уже не снаряды. Я разбираю всякие шахматные задачи, которые печатают в журналах. Правда, теперь снарядами стали камни, когда мы играем с ребятами на улице, или картошка, когда я дома один. Я кидаюсь картошкой в коробку, которая стоит на окне, а потом вместо мишени попадаю в стекло. Дзинь! — слетает вниз треугольный кусок. Дзинь! Я пугаюсь. Ах, разбилось окно! Трещины косо ползут по стеклу. Что-то будет?

И вот, испугавшись, я не иду в школу. Я сижу дома. Все на работе, а мне надо придумать, что бы такое оказать. Как это так: я разбил. Первым приходит отец.

— Вот, я тут стоял на коленках на подоконнике. А потом случайно наклонился вперед. И головой попал прямо в стекло. Оно и разбилось, — говорю я.

— А голова у тебя не разбилась?

Отец говорит спокойно.

— Да нет, голова ничего.

Он совсем не смотрит на мою голову.

— А почему ты не в школе?

— Я разбил стекло.

— Трус! — говорит отец. — Сидишь здесь и ждешь?

Он прав. Я сжимаюсь. Наверное, я трус. Но ведь я так испугался: картошкой попал в стекло, и целый кусок вывалился наружу. Может быть, он упал там кому-нибудь на голову? Вот я и хотел сказать, что это я разбил, а потому и сижу дома… Трус. Косые трещины ползут перед моими глазами. Я трус?

Это плохо.

Я плохой человек.

Я трус?

По воскресеньям с утра папа берет свой большой фотоаппарат, и мы ходим сниматься. Солнце как бы покрыло ивы в нашем саду светлым пухом. Ивы видны против света. Листья сверкают на солнце так ярко, что нельзя различить, какие они зеленые. Мама стоит у решетки. Я взял ее под руку. Потом отец говорит: «Два шага вперед», чтобы тень не падала нам на лица. Потом предупреждает: «Внимание, снимаю»… Он накрыл себе голову черной косынкой. Аппарат замер перед ним на треноге. Как у гармошки, растянуты черные ребра. Нащупав пальцем кнопку, отец нажимает на спуск, а я моргаю в этот момент.

Поздно вечером дома он проявляет. Красная лампа тлеет в углу. «Опять ты получился слепым…» Готовые карточки сушатся утром на газетном листе. Я разглядываю, как я получился. Видно папу и маму, но больше всего я гляжу на себя: это так приятно, на самого себя, кажется, мне никогда не наглядеться. Вот толстые щеки, маленькие глаза, ровная-ровная челка…

Я помню, однажды мы так фотографируемся в саду, и к нам подходит моя учительница.

— Здравствуйте, Нина Андреевна.

— Здравствуй, Миша.

— Здравствуйте, — говорит она моей маме.

— Здравствуйте.

Они знают друг друга, потому что мама ходит иногда на родительские собрания.

— Почему ваш сын перестал завтракать в школе?

— Как перестал? — удивляется мама.

— Все дети идут в столовую на большой перемене, а он остается один. Он не ходит есть. Это же нехорошо. Ведь им надо питаться.

— Я даю ему деньги.

Ну надо же нам было так встретить ее!

— Ты завтракаешь? — спрашивает мама.

Я молчу.

— Миша!

— Нет.

— Почему?

Я молчу.

— Куда ты деваешь деньги?

Я уже не знаю сам, куда их деваю. Денег мне почему-то никогда не хватает.

— Вот видишь, что получается, потому что ты не следишь за ребенком… — говорит она папе.

— Что такое? — с аппаратом подходит отец. — Здравствуйте.

— Он не завтракает в школе.

— Ну, я пойду, — говорит Нина Андреевна. — До свиданья.

— До свиданья.

— Разберитесь здесь сами.

— Так он, наверное, копит, — говорит отец. — Ты их копишь?

Я не знаю, что сказать.

— Коплю, — говорю.

— Зачем? — удивляется мама.

— Ну конечно. Он копит.

— Зачем?

— Папе на подарок, — говорит отец.

— Да, на подарок.

— Ко дню рожденья…

— Да, папе ко дню рожденья.

Я облегченно вздыхаю, потому что — вот все-таки я выдумал что-то, хотя и отец мне помог. Я думаю все совершенно серьезно, отец улыбается, мать стоит и смотрит на нас сердитыми глазами, а потом я вспоминаю, что у отца день рожденья был месяц назад…

Отец уезжает. Мы больше не ходим сниматься. Потом он опять приезжает, но мы все равно не снимаемся, да и осень настала: треногу, сложив, он поставил в углу.