Опуская полотенце в ведерко с раствором, как и сказано в рецепте, я вспомнил эту историю и даже слегка приглушенно хихикнул.
Усевшись перед телевизором, ненадолго вздремнул, прикрыв глаза во время рекламного блока, настырно соблазнявшего зрителей самыми разными товарами и услугами. Очнулся от настойчивого телефонного звонка. Приготовившись к очередному походу в центральный корпус, буркнул себе под нос «еще одного насмерть залечили» и поднял трубку.
– Неужели это санитар Антонов? – послышался из нее хорошо знакомый голос.
– Костя? – риторически спросил я, широко улыбаясь.
– Я вроде как… Чем занимаешься?
– Для тебя, дружище, я всегда свободен.
– Готовь закусь, скоро буду, – коротко пояснил тот, оставив вместо себя короткие гудки.
Мой добрый приятель, хирург Костя Иволгин, вернулся в клинику! Это было событием, ведь я не видел и не слышал его уже больше полугода. Толком ничего не объяснив, он неожиданно канул прошлой осенью. И вот на тебе – «скоро буду».
Мы познакомились с ним при весьма болезненных обстоятельствах. И в этом не было ничего удивительного. Знакомства с хирургами частенько сопряжены с болью.
У нас с Иволгиным это случилось так. Спустя пару месяцев после моего трудоустройства в клинику, когда я еще работал ночным санитаром, во время очередной ночной смены приключилась со мной неприятность. Раздевая одного из весьма габаритных постояльцев, прибывших к нам из города, я решил разрезать старый кардиган, что был на усопшем. Чтобы не надрываться. Взяв туповатый ампутационный нож, принялся за дело. И уже было почти справился с задачей, как инструмент сорвался, угодив мне прямо в руку. Ранение было экзотическим. Острие ножа попало аккурат внутрь ладони, ювелирно войдя в перемычку между оттопыренным большим пальцем и кулаком. Входящая часть раны выглядела совсем маленькой, но раневой канал, спрятанный под нетронутой кожей, тянулся через всю ладонь, сантиметров на шесть, не меньше. Вынув нож из руки, я поначалу не ощутил сильной боли. Крови было много, но пальцы двигались нормально, и я решил, что обойдусь без врачей. К тому же на тот момент я уже имел диплом о среднем специальном медицинском образовании. Короче, был фельдшером. Смазав рану йодом и перевязав руку по всем правилам, я кое-как управился в холодильнике и отправился в «двенашку». Время шло, а боль все не утихала, набирая обороты. Через пару часов я уже беспрерывно тихо поскуливал, баюкая зарезанную руку. Спустя еще час я снял повязку. Рука серьезно опухла, была красной и горячей, к тому же болела с каждой минутой сильнее. Понимая, что мог занести инфекцию внутрь глубокой закрытой раны, я не на шутку забеспокоился. С одной стороны, маяться без медицинской помощи в одной из крупнейших клиник города – смешно. С другой, я знал, что если обращусь к дежурному терапевту, он составит рапорт о производственной травме. А значит, на следующий день какой-нибудь руководящий сыч позвонит шефу и станет пенять ему на неподготовленных сотрудников. Этого мне совсем не хотелось. В конце-то концов, я же не пальцы себе отрубил.
Помаявшись, решил позвонить знакомой сестре Машке, дежурившей в ту ночь в реанимации, чтобы попросить у нее анальгетиков, да посильнее. А когда заявился к ней за таблетками, она в ультимативной форме потребовала снять окровавленную повязку. Увидев руку, обозвала меня терпеливым придурком и стала звонить знакомому в хирургию. Через десять минут я и Маша уже сидели в процедурном кабинете, в компании с дежурным врачом хирургического отделения, Костей Иволгиным.
Врач Иволгин был высоким статным брюнетом, лет тридцати, с интеллигентным лицом потомственного врача и неторопливыми повадками уверенного в себе человека. Многие врачи на его месте стали бы сыпать терминами и названиями препаратов, описывая возможные страшные последствия и тут же разом планируя операцию и последующее лечение. Но Иволгин был не такой. Он сразу вызвал у меня искреннее доверие, ведь в моем представлении крутые врачи должны были вести себя именно так…