Записки провинциального священника

— Если под «моей» профессией вы имеете в виду языческое жречество, то пожалуй. Однако в этом случае сюда следовало бы включить и все остальные профессии — врача-целителя, поэта, музыканта, астронома, математика... Подчеркиваю, если вы имеете в виду под «моей» профессией языческое жречество, ибо христианское священство — это качественно новое явление.

— В чем же заключается его новизна?

— В разрыве с магической природой древней «прапрофессии».

— Магической природой?

— Именно. Весь смысл, вся суть этой «прапрофессии» заключались в магическом воздействии на человека и природу, в обретении власти над ними...

— А как обстоит дело сейчас?

— Так же, Юрий Николаевич, как и обстояло. Только магическая природа современного искусства и науки тщательно скрыта, замаскирована.

— Вы говорите так, как будто во всем этом есть чей-то умысел...

— Разумеется.

— Хорошо, возьмем самую абстрактную и чистую науку — математику. В чем же ее магическая природа?

— В числе.

— Не понимаю.

— Почитайте внимательно древние мифы. Для них очень характерен один любопытный сюжет — герой упорно стремится узнать секретное, сокровенное имя своего врага или соперника. Узнать его имя значит получить власть над ним. Число, формула также есть знак, зная который можно получить власть над человеком или природой.

— Оставим математику. Что вы скажете о театре?

— А тут, Юрий Николаевич, и говорить нечего, — вступила в разговор актриса, которая, как я понял, должна была исполнять в пьесе Вадима роль Наташи. — Чистая магия и колдовство! Разве мы не жаждем больше всего на свете власти над зрителем, не славы как таковой, а именно власти? Мы упиваемся ею. Мы высасываем энергию из зрителей, как вампиры!

— Ну, ты скажешь, Надежда! — возмутились ее коллеги. Против магической природы театра они не возражали и против упоения властью тоже, но сравнение с вампирами им не понравилось.

— Отец Иоанн, — обратился ко мне Юрий Николаевич, — но вы ведь не будете отрицать, что православное богослужение в конечном счете также театральное представление. Оно имеет свой сценарий, актеров-жрецов и хор, правый и левый, как и положено в античном театре.

— Да, храм имеет все внешние атрибуты театра, за исключением самого главного: в нем нет игры. Действо, совершаемое в храме, имеет онтологический характер, оно первично, а наша жизнь вторична по отношению к нему, она — его отражение. Что касается энергии, о которой говорила Надежда Павловна, то храм перенасыщен ею. Она дается даром, в избытке, дается всем. Берите, сколько способны вместить, нет никакой необходимости похищать ее у других.

— Если я правильно понял, — спросил Юрий Николаевич, — вы не приемлете сам принцип игры?

— Я не приемлю игр в храме, игр с Богом. А в принципе это сложный вопрос. Безобидные и радостные игры детей — почему бы нет? Тем более что это самый легкий и эффективный способ постижения трудной науки жизни. И не только дети.... Играют звери, играют ангелы. На самом деле ангелы совсем не такие, как мы их себе представляем. Они наделены тонким чувством юмора, любят шутить.

— Любопытно. У меня такое впечатление, что вы общаетесь с ними ежедневно.

— Конечно. Мы все общаемся с ними ежедневно, только не всегда сознаем это. А мне к тому же приходится общаться с ними и по долгу службы.

— Вы говорите это в шутку или всерьез?

— В каждой шутке есть доля истины.

— Значит, ангелы играют и шутят... Но играют и падшие ангелы...

— Да, играют, только иначе. Они ведут злую, кощунственную игру, строят козни и ловушки, создают губительные миражи. Такую игру я не приемлю.

— Выходит, театр как вид искусства вы не отрицаете?

— Если это высокое искусство, художество, творчество, как можно его отрицать! Ведь наш Господь есть Творец и Художник, а мы созданы по образу и подобию Его.

— Вы говорите: Бог — Творец и Художник. Художник! Но не актер... Актер же скорее тот, другой, кто строит козни и ведет борьбу против Бога. Не так ли?

— Так. Бог действительно не актер. Божественное домостроительство — слишком серьезное дело. Но ведь театр — это не только игра. В нем есть и нечто другое. В основе актерского таланта лежит дар перевоплощения. Это свойство всего живого, оно заложено в нас изначально. И тут есть какая-то великая тайна. Почему одно существо подсознательно хочет уподобиться другому? Может быть, таким образом оно стремится вырваться из своей самости, из леденящего душу космического одиночества? Не гнетет ли нас тоска по идеалу, утерянному в результате грехопадения?