Я почувствовал несправедливость в его словах. Чтобы не оставаться в долгу, я снял с руки часы и сунул ему в карман. Он крикнул: "Откупиться хочешь, гад!" - И ударил меня кулаком в лицо. Помню, у меня из носа потекла кровь. Он ударил меня еще несколько раз и при этом приговаривал: "Это тебе за Таську, это за Лерку..." Потом на мою голову обрушился сильный удар. Я совершенно инстинктивно ответил Комарову и, видимо, попал в висок. Помню, он покачнулся и упал в воду. Я бросился бежать. Боялся, что он догонит и снова будет бить... Не знаю, сколько я бежал. Стал задыхаться. Оглянулся Геннадий меня не преследовал. Я умылся, напился. Снял рубашку, вернее то, что от нее осталось, забросил, кажется, в кусты. Так и остался в одной майке... Куда идти, что делать, не знаю, нос распух, губа разбита, на голове шишка. В таком виде показываться на людях стыдно. Так я и просидел до самого вечера. Разные мысли приходили мне в голову. К Комаровым идти - значит, во всем признаться. Тогда Генка прибьет окончательно. Если не прибьет, то уж в милицию донесет обязательно. Меня посадили бы, ведь Тася была несовершеннолетняя... Положение отчаянное. Стемнело. Часов у меня не было, я их сунул Комарову в карман. У меня лишь билет на поезд. Ладно, думаю, проверю, как у Комаровых. Может, решусь зайти, если все тихо. Закоулками пробрался на их улицу. В доме горел свет. Смотрю, к их калитке приближается милиционер. Выходит, сообщили в милицию. Я, хоронясь, двинулся к вокзалу. До отхода поезда оставалось еще минут двадцать. Я решил перед самым отходом вскочить в последний вагон. А пока спрятался между двумя киосками и стал всматриваться, когда сядет Комаров. Вдруг слышу, кто-то неподалеку переговаривается. Оказывается, рядом, возле того же киоска, сидели несколько ребят. Курят, ругаются матом. "Шпана", - подумал я... А что мне? Я сам походил на уголовника с разбитой физиономией. Стал невольно прислушиваться. Один из них говорит: "Шнырь, о чем это ты трепался с легавым?" Тот отвечает: "Закрой поддувало, фраер". И называет какую-то украинскую фамилию - не то Торба, не то Труба. "Торба, - говорит, - знакомый мужик. Он-то и рассказал, что утопленник на пляже не сам упал в воду. Ему кто-то здорово врезал"... О чем они дальше переговаривались, помню смутно. Одно мне стало ясно: Геннадий утонул. По моей вине. Вот почему возле их дома я встретил милиционера... Последние мои сомнения исчезли, когда я увидел Тасю. Она пряталась за столбом, кого-то высматривала среди пассажиров. В руке у нее был платочек, который она непрестанно подносила к глазам. Я подумал: Тася пришла тайком, чтобы рассказать мне о случившемся. Но я уже все знал. И подойти к ней ни за что бы не решился. Потому что ничего не мог сказать в свое оправдание...
Переночевал я где-то в овраге, на окраине города. Говорят, утро вечера мудренее. Неправда. Это было страшное утро. Я не знал, что делать. В голове билась одна и та же мысль: "Посадят, посадят, посадят"... Когда я увидел человека - это была женщина - я бросился бежать от испуга. Добежал до леса... В кармане у меня был железнодорожный билет, я разорвал его на мелкие кусочки. Хотелось курить. В пачке оставалось несколько папирос, но не было спичек. Я побрел куда глаза глядят. Без цели, без определенного направления. Потом пришли голод и жажда. Набрел на родник. Потом вышел на опушку, увидел деревеньку в несколько домов. Но подойти близко не решился... К вечеру есть захотелось с такой силой, что за черствую корку я отдал бы полжизни... Мне удалось найти несколько сыроежек. Я буквально проглотил их...
Так шел я несколько дней, сторонясь людского жилья, питаясь грибами, ночуя в прошлогодних листьях. Если с водой как-то обходился, то с пищей было очень плохо. Помню, нарвался на какую-то кислую травку, рвал ее руками, зубами, запихивал в рот. А через полчаса валялся на земле от жгучей, нестерпимой боли в желудке...
И тогда я дошел до того, что стал воровать. Прокрался в деревню днем, когда редко кто оставался дома: работали. Мне удалось стащить кусок сала и ломоть хлеба. Это был царский пир. Потом я научился узнавать, где посеяна картошка. И по ночам выкапывал ее. В одной из деревень я украл спички, и пек картошку в костре. Чем я только не промышлял на огородах: лук, морковка, совсем еще незрелый горох, свекольная ботва...
Как-то среди ночи слышу страшный гул. Вдалеке заухали взрывы. Я вылез из-под листьев, в которые зарылся с вечера, и не понимал, что происходит. Это был ад! Мне показалось, что я схожу с ума...
В Зорянск я попал случайно. Вышел к железной дороге. Прошел поезд с табличками на вагонах Ленинград-Зорянск. Я вспомнил о Лере Митенковой. Адрес ее знал наизусть.