Записки прижизненно реабилитированного

После революции Иван Петрович прожил 21 год, но так и не понял, что происходит в России. В конце 1917 года в Петербурге, в Москве и в провинции остались бесхозными огромные культурные ценности. Собрания Строгановского, Юсуповского, Шуваловского и Шереметевского дворцов в Петербурге и дом его друга князя С.А. Щербатова на Новинском бульваре в Москве практически не охранялись. Во многих особняках попроще засели анархисты и бандиты, которые ломали утварь и меняли драгоценности на кокаин и вино. Сокровища из собраний, которые славились на всю Европу, уплывали неизвестно куда. Иногда похищенное появлялось на барахолке и отдавалось за бесценок.

Все это происходило на глазах у новой власти, которая, казалось, не обращала внимания на происходящее, не знала денежной цены уходящим сокровищам и не считала утраченное национальным достоянием. Остатки уважения к комиссарам у Федотова исчезли после того, как матросы в Казанском соборе средь бела дня отодрали серебряный иконостас, висевший над могилой Кутузова, и унесли его в неизвестном направлении. Это действие люди в бескозырках начали производить при помощи штыков, а потом, когда оказалось, что дело продвигается медленно, то и кувалды. О судьбе священной реликвии, изготовленной из серебра, которое казаки Платова отбили у француза, антиквар разузнать не сумел.

Новая власть специальными декретами объявила о национализации ценностей эксплуататорских классов. Это еще более усилило недоумение Федотова.

— Все теперь принадлежит комиссарам. Почему же они не берегут свое добро? — не мог понять антиквар.

В 1920 году комиссары, казалось, взялись за ум. Государственный музейный фонд начал сбор и перепись национализированного имущества. Однако путного из этого ничего не вышло. Часть картин, икон, фарфора, хрусталя, старинной мебели и других художественных ценностей, правда, пополнили коллекции центральных музеев, но еще больше сокровищ оказалось в хранилищах Государственного музейного фонда и гибло там из-за безнадзорности и отсутствия условий хранения. В феврале 1920 года специальным декретом Совнаркома было образовано Государственное хранилище ценностей, куда поступили реквизированные сокровища русской аристократии, буржуазии и царской фамилии. Разница между Госмузфондом и Гохраном заключалась в том, что в первом были собраны художественные ценности, а во втором — драгоценности, и в том числе ювелирные изделия, изделия из благородных металлов, алмазы, бриллианты и самоцветы. В начале 20-х годов Иван Петрович от верных людей узнал, что бриллианты, золото, платина и ювелирные изделия из Гохрана переправляются в Ревель и продаются по неимоверно низкой цене. Такое мотовство не укладывалось в голове антиквара, и он не поверил услышанному, пока сам не стал участником подобного безумия.

В 1924 году Иван Петрович работал в антикварном магазине Наркомторга, который открылся на Большой Морской улице в Ленинграде на месте бывшей ювелирной фирмы Фаберже, а через полгода после своего переезда в Москву — в таком же магазине на Тверском бульваре. В магазинах за валюту и советские золотые червонцы можно было купить драгоценности царской семьи, картины, иконы, изделия из золота, платины, серебра — и все по смехотворно низкой цене.

— Почему комиссары не хотят взять настоящую цену? — недоумевал антиквар.

Иван Петрович узнал об этом случайно. Однажды его, что бывало нередко, пригласили как эксперта в «Антиквариат». Так называлось всесоюзное объединение, входящее в состав Наркомата внешней торговли и имеющее своей целью сбор и продажу художественных ценностей и драгоценностей за валюту. Это учреждение напоминало Федотову стоянку дикарей-людоедов, которые рыскают по всей России и выбирают из музеев и хранили lb сокровища и переправляют их на аукционы для распродажи за границу, получая за бесценные творения искусства стеклянные побрякушки. «Антиквариат» действовал и через валютные антикварные магазины. В магазине на Тверском бульваре на глазах Ивана Петровича продавались произведения прикладного искусства и картины из Музея изящных искусств. Федотову предложили установить подлинность коллекции фарфора, поступившую из усадьбы Кусково.

— Куда пойдет фарфор? — поинтересовался эксперт.

— На международный аукцион, — ответил кавказец с маленькими усиками под носом, по виду большой начальник.

— Какую цену хотите взять? — осторожно спросил Иван Петрович.

— Сколько дадут, — последовал беспечный ответ, и была названа смехотворная сумма.

— Это негодная коммерция, — вырвалось у Федотова.

Большой начальник посмотрел на него с сожалением:

— Почтэнный, ты нэ понымаешь хитрость пролетариата! Скоро мы сдэлаем мировую революцию и все буржуазное достояние в Германии, во Франции, в Англии и как ее… — кавказец запнулся, — в ША будэт нашэ. А фарфор пока постоит у них на временном хранэнии. — И он улыбнулся собственной хитрости. — Мы за нэго сейчас валюту берем, пусть намного, но валюту. На буржуазные дэньги сдэлаем индустриализацию, а в индустриализации наша сила! Понял? Вот так!