Записки прапорщика

Церемония с поднесением хлеба-соли, а также ответная речь командира продолжалась не более десяти минут. Депутация стала расходиться, как вдруг со стороны австрийцев в сторону нашей колонны пронеслось несколько артиллерийских снарядов и откуда-то справа понесся пулеметный огонь. Полк, находившийся в походных колоннах, дрогнул, порядок колонн немедленно нарушился. Люди в поисках защиты от летящих снарядов и пулеметных пуль бросились прятаться за близ прилегающие здания. Командир полка с адъютантом Моросановым, а также попом укрылись в ближайшем крупном здании, оказавшемся гминным правлением. Я вместе с прапорщиком Завертяевым спрятался за одно из нежилых строений, неподалеку от гминного правления.

Около часа продолжался жесточайший обстрел нашего полка. Радцевич-Плотницкий, придя в себя от неожиданного обстрела, отдал распоряжение выслать первый батальон вперед в наступление на стреляющий по нас арьергард противника.

Первый батальон под командой подполковника Нехлюдова, рассыпавшись редкой цепью, пошел в сторону австрийских позиций. Обстрел прекратился лишь после того, как первый батальон выбил австрийских разведчиков с юго-западной окраины Радзивиллова и принудил сняться высланную австрийцами к самому Радзивиллову батарею.

Избрав себе в гминном правлении одну из комнаток, обращенную окнами в сторону противника, я завалился спать и спал почти до самого вечера.

* * *

Часов в шесть вечера я был разбужен Завертяевым.

— Вставай! — толкал он меня в плечо. — Вставай — дела скверные!

— Почему? — не понимал я, протирая слипавшиеся от сна глаза.

— Мы попали в окружение.

— В окружение?

— Да посмотри только, что кругом творится.

Я быстро вскочил на ноги и подбежал к окну. Радзивиллов горел в нескольких местах.

— Где же окружение? Просто пожары!

— Смотри — горит справа, слева, прямо.

— А позади горит?

— Позади нечему гореть, мы на окраине. Позади поле.

— Какое же окружение, коли горит впереди и по сторонам? И из-за этого ты меня разбудил?

— Все встали, все на ногах. Ты посмотри, у нас уже лошади запряжены.

— Не понимаю, почему!

— Я всегда считал, — разозлился Завертяев, — что прапорщик, не окончивший военного училища, не офицер.

— А я считаю, — разозлился я в свою очередь, — что прапорщик, окончивший военное училище и вдающийся в панику при виде одного пожара — хуже курицы.

— Ты, вероятно, не проснулся?

— А ты пьян, что ли?

И мы, как два петуха, стояли друг против друга, готовые вцепиться. В это время в комнату вошел Земляницкий. От него здорово разило спиртом.

— Здорово, Оленин, и тебя пригнали?

— Не пригнали, а вызвали.

— Это все равно. Ты малый хороший, а вот эта шпана, — показал он на Завертяева, — так въелась в штаб, что никак не оторвешь. Выпьем! — и он похлопал висевшую у него сбоку фляжку.

— Откуда это у тебя?

— Э, брат, недаром я временно командую 4-м батальоном, хотя и получаю жалование, как младший офицер.

— Почему такая тревога, Квинтилиян Аполлинариевич?

— Какая тревога, где?

— Да вот Завертяев прибежал, разбудил меня, говорит, что все горит, что мы окружены.

— Э, плюнь ты на него! Давай выпьем!

— Спасибо, что-то со сна не хочется.

— Ну, значит, ты дурак. Пьешь ли ты, или нет — все равно убьют. Уж лучше пусть меня убьют пьяным. Стакан есть?

Я раскрыл свой саквояж. Из фляжки потянулся аромат коньяка. Завертяев презрительно смотрел на Земляницкого:

— И это офицер русского воинства: в момент решительных боев налимониваться!

— Я предпочел бы, чтобы воинственное офицерство в момент боев было в боях, а не пропадало при штабах, — не менее презрительно отчеканил Земляницкий. — Ты знаешь, — обратился ко мне Земляницкий, — вот эти штабные остолопы, — кивок в сторону Завертяева, — вообразили, что евреи подают знаки о нашем приходе в Радзивиллов, делая этот вывод потому, что в нескольких местах города начались пожары. Совершеннейшие ослы! Забыли, что при нашем вступлении в город нас ошарашили артиллерийским и пулеметным огнем. Вероятно, они думают, что стреляли не по полку, а по свиньям, — конечно, я не отрицаю, что и свиней в полку достаточно. Ну, вот, видите ли, теперь они боятся, что евреи донесут противнику о прибытии полка в Радзивиллов. Дураки!

Он налил полстакана коньяку, выпил его залпом, закурил папиросу и затем, обращаясь к Завертяеву, снова начал:

— Скажи, пожалуйста, юноша, с какой стати евреи станут дома поджигать, когда австрийцам и так великолепно известно, что русские уже заняли город и что третий батальон стоит впереди Радзивиллова в окопах? Разве евреи жгут? Русские жгут! Ведь как, стервы, набросились на винные лавки и на подвалы! Перепились, мерзавцы, и спьяну разводят костры прямо в хатах. А если развести костер прямо на полу, вот в этой комнате? Как ты думаешь, — иронически смотрел он на Завертяева, — загорится комната или не загорится, или может быть ты, господин Заверткин. — Земляницкий иначе не называл Завертяева, как Заверткин, — прибежишь заливать из своей кишки?

— Вы, господин поручик, пожалуйста не ругайтесь. Я пришел по распоряжению адъютанта полка предупредить Оленина, чтобы он не остался здесь спящим, если вдруг полк отступит.