Читаем Записки прапорщика полностью

— Штаб полка отсюда километрах в восьми-десяти, — сказал Попов. — Около него все роты, чтобы завтра с рассветом двинуться к Радзивиллову. Я только сейчас оттуда, еду в обоз, чтобы передохнуть от боев и полученной контузии. А ты откуда?

— А я из обоза, вызван в штаб полка для назначения на новую должность. Догоняю полк.

— Далеко ли до обоза 2-го разряда?

— Был в Лутовищах, а теперь не знаю.

— А обоз 1-го разряда?

— Я его оставил за Рижскими казармами вместе с Ханчевым, который прибыл туда на отдых.

— Я страшно устал и боюсь, что не смогу проехать этих десяти километров. Уже темнеет. Давай остановимся здесь, заночуем.

— Мне не особенно удобно, — возразил я. — Телефонограмма от Моросанова гласит, чтобы я как можно скорее прибыл в штаб полка.

— Эка важность! Я говорю, что штаб полка остановился на ночлег в деревне Торжинской и лишь завтра с рассветом пойдет к Радзивиллову. Ты можешь переночевать здесь, а с рассветом выехать и догнать его.

Я согласился.

Вошли в одну из ближайших хат, показавшуюся нам наиболее приличной по своему внешнему виду. Были встречены несколькими крестьянками, любезно предложившими нам занять чистую горницу. Пока я расспрашивал Попова о ходе боя, в котором он принимал участие, и выслушивал его рассказ, аналогичный тому, что знал уже от Ханчева, молодая крестьянка внесла большой горшок с кипяченой водой, так называемую «баняку», в котором мы заварили чай.

— Ты помнишь, Николай Алексеевич, — обратился я к Попову, — за время стоянки в Сапанове нам все время твердили, что австрийцы чрезвычайно скверно относятся к пленным и к мирному населению и что в местах, занимаемых австрийскими и немецкими войсками, не остается ни одной женщины, ими не изнасилованной.

— Помню.

— А ты не пробовал спрашивать: действительно это так, или все это было вранье?

— Не спрашивал я, да и некогда было спрашивать. С 22 мая и до сих пор я не имел возможности по-человечески не только поесть, но и поспать.

— Давай сейчас спросим.

Я вышел в другую половину хаты, где находились три молодых крестьянки-украинки, стряпавшие себе ужин из картофеля и молока.

— Можно кого-нибудь поспросить зайти к нам в горницу?

Одна из женщин, высокая, стройная, лет двадцати шести-семи, с приятным, открытым лицом, ответила:

— Зараз буду.

Я вернулся обратно в горницу. Минут через пять она вошла в сопровождении, очевидно, своего сынишки, лет шести-семи.

— Садитесь, — обратился к ней Попов. — Не хотите ли кружку чая?

— Спасибо, барин, я пойду сейчас ужинать.

— Мы хотели вас спросить, — продолжал Попов, — правда ли, что австрийцы плохо обращались с вами?

— Конечно, правда. Чего же ждать от них хорошего. Коняку забрали, быдло одно забрали, жита половину забрали. Дида с повозкой увели уже месяца два, и сейчас нет.

— Так плохо, значит, жилось?

— Очень, барин, плохо. Дюже плохо, а ниц не зробишь — война.

— Ведь коняку, быдло, жито и русские берут, — заметил я.

— То верно, но то свои бы брали, а то австрияки.

— Ждали вы, что русские придут? — снова начал спрашивать Попов.

— О… нет, не ждали. Все говорили, что русским капут, больше не придут, а когда мы увидели, что австрийцы утекают, то нам стало ясно, что они брехали.

— Что же, рады вы русским?

— Как же не радоваться, мой мужик в армии, авось придет, если жив еще.

— А скажите, — обратился я к ней, — австрийцы с женщинами действительно плохо обращались?

— Как плохо? — не поняла она.

— Да так, что лапали вас, заставляли с собой ночевать.

— Ой, что вы, барин, разве это можно!

— А вот мы слышали, что там, где австрийцы появляются, они сейчас же девиц и жинок гонят в баню, а потом к себе спать тащат.

— Э, нет, у нас такого не бывало.

— Может быть в других местах было?

— Не знаю, было ли в других местах, а у нас были очень обходительные. Если какая жинка сама захочет, то ей ничего не поделаешь, а чтоб силой тащить, так этого не было.

— А много было таких жинок, которые сами хотели?

— Какое много, разве непутевая какая. У нас на селе одна Зоська этим занимается, так у нее всегда было полно и офицеров и солдат, а к другим ни-ни… — и она энергично замахала головой. — Австрияки плохие, хуже наших, особенно мадьяры, с ними не поговоришь, от них ничего не поймешь, но когда наступала весна и надо было сеять жито, то они своих коней давали на посев, а у кого своего жита не было на обсеменение, то и жито давали.

— Ну, спасибо вам за рассказ, идите себе ужинать.

— Ну, что, — обратился я к Попову, — значит брехали в наших газетах, что австрийцы и немцы насилуют баб?

— Чорт их знает, может быть и брехали, да и нельзя не брехать — война, а во время войны надо разжигать инстинкты. Как заставить солдата итти в наступление, если не говорить, что неприятель надругался над верой, над женами и детьми? По совести говоря, у нас в тылу, пожалуй, больше безобразий творится, чем тут. Все-таки австрийцы и немцы куда культурнее русского воинства, — произнес он иронически последние слова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии