Записки нетрезвого человека

Пастернак: «Для вдохновителей революции суматоха перемен и перестановок единственная родная стихия… <…> А знаете, откуда эта суета вечных приготовлений? От отсутствия определенных способностей, от неодаренности».

Слова из романа Б. Пастернака «Доктор Живаго» приведены неточно:

«А знаете, откуда суета этих вечных приготовлений? От отсутствия определенных готовых способностей, от неодаренности» (курсив наш. — Сост.) (Пастернак. Доктор Живаго. С. 292).

Еще Пастернак: «Я с детства питал робкое благоговение перед женщиной, я на всю жизнь остался надломленным и ошеломленным ее красотой…»

Это из эпистолярного наследия Пастернака (Пастернак. Письмо Н. Табидзе 30 сент. 1953 г. С. 749).

С. 131

Думаю, что Бог навсегда оставил Марию такой, какою она была, когда родила Иисуса.

Однако существует изображение Девы Марии и немолодой женщиной — барельеф над главными воротами армяно-католической церкви в Иерусалиме, на Четвертой остановке Крестного пути (Via Dolorosa), где по преданию Мария в последний раз видела Своего Сына живым. Создан в 1950-е годы (сообщено Варварой Ромодановской).

С. 132

В армии скучается по любимым.

Прозой записано стихотворение — Ст-19. С. 199.

С. 133

«Правда почему-то потом торжествует…»

Стихотворение — Ст-19. С. 172. Посвящено З. Е. Гердту.

Приснился сон. Он (это я) был безалаберный, опустившийся.

Слово «безалаберный» — «бестолковый, беспорядочный» (Словарь Ушакова), ныне почти неупотребляемое, одно из любимых володинских словечек: «…вы намекаете, что он безалаберно живет?» («Пять вечеров»).

С. 134

Поставить фильм по этому сценарию решил один из первых метров тогдашнего кино — Сергей Аполлинарьевич Герасимов.

Из странного симбиоза Володина и Герасимова получился один из самых «неволодинских» фильмов «Дочки-матери» (Мосфильм, 1974). Автор «отмстил» режиссеру по-своему: он выкинул из текста всех последующих изданий сценария преуспевающего ученого Петра Никаноровича Воробьева, роль которого исполнял в картине С. А. Герасимов, сделав его затекстовым персонажем.

О Герасимове есть и в набросках:

«К и н о а р и с т о к р а т и я:

Этот был пузырь не по характеру, а по образовавшемуся положению и званиям. А так — очень образованный, любящий своих учеников, да и меня, человек. Но — режиссер. Он ставил „Дочки-матери“. И незаметно оказалось, что умнее и дальновиднее меня. Началось с того, что он попросил: „Пускай она (героиня сценария) едет не из Ленинграда в Омск, а из Свердловска в Москву. Родился я в Свердловске, а живу в Москве… Вы не против?“

А я же пишу общечеловеческое! Какая разница, откуда и куда едет героиня? Конечно, пускай.

Далее. Он у вас учитель — пускай будет профессор? Вы не против?

А я же пишу общечеловеческое, какая разница, кто он, учитель или профессор?

Потом, на просмотре материала, где этого профессора играл Смоктуновский, я спросил его с изумлением: „Кеша! Что это вы смеялись каким-то нэпманским смехом!“

„А это меня Сергей Аполлинарьевич попросил“.

Я удивленно обратился к режиссеру.

„Сашечка, — сказал он, — давайте сверим концепции. Вот из таких вырастают Сахаровы и Солженицыны!“

Тут-то я все понял: сюжет истории перевернулся диковинным образом. Вместо того, чтобы железная девочка, воспитанная государством, приезжала в интеллигентную семью со своими сложностями и терзаниями их жизни и разметала там все по своему усмотрению — получилось так, что воспитанная государством девочка, Зоя Космодемьянская, приехала из рабочего Свердловска, станового хребта пролетарской России — в загнивающую Москву и, столкнувшись в идейно-нравственной схватке с профессором Сахаровым, одержала полную победу.

Режиссер так и писал в статьях по поводу своего фильма, что советских детей должно воспитывать государство, а не семья, ибо она уродует.

На обсуждении фильма он сказал:

„Вот, говорят, что в нашем обществе нет классов. Неверно! Классы есть! Есть рабочий класс и есть интеллигенция. Ну, что такое интеллигенция? Это люди, которые все время хнычут, стонут, они, конечно, делают дело рабочего класса, вынуждены делать, но… И если бы нас с Александром Моисеевичем спросили: за кого вы, за рабочий класс или за интеллигенцию, то мы бы сказали …“

Я метнул на него несколько молний своими маленькими глазками, и он закончил: „Мы бы сказали: и за тех, и за других“» (ОРК ГТБ. Ф. 18. Л. 35–36).