Вот когда я оценил его за то, что он постоянно заставлял нас мыслить и решать задачи. Он советовался, анализировал вслух и вносил коррективы именно для того, чтобы в трудную минуту мы смогли заменить его. Нового командира дадут не скоро, да и дадут ли? Свободных офицеров нет, а пополнения ждать неоткуда.
Значит, правильно поступал Серафим, заставляя думать за командира. Он предвидел это и знал, что самостоятельное мышление в бою необходимо, иначе победить нельзя.
Вдруг я услышал в шлемофон, как вызывали нашу машину. Настойчиво повторялся вызов: «Клен. Клен, я Клен-2. Почему молчите?»
Тут до меня дошло, что это позывные самоходки старшего лейтенанта Тимакова, а ведь нам показалось, что в стороне тимаковской машины пылало пламя. Мы подумали, что у них что-то стряслось. Какое счастье, что все благополучно. Я перелез на командирское место и переключился на передачу. Не успел я ответить и переключить на прием, как услышал радостный ответ, голос Тимакова я узнал сразу.
«Что у вас?» – спросил у меня Тимаков. Я коротко доложил о случившемся. О том, что командир отправлен в медсанбат и он теперь командир взвода. «Вас понял», – ответил он и приказал откатиться за высоту, метров пятьдесят в тыл. Мы посоветовались с механиком, который был теперь самым старшим по возрасту. Выбрали удобный момент, когда трассы над нашими головами не летели, и начали откатываться. Для того чтобы умело отойти, надо не меньше сметки и сноровки, чем продвинуться вперед. Немцы, кроме того что постоянно держали под пулеметным огнем нашу высоту, еще и обильно обстреливали минометами. Правда, там, где мы остановились, разрывов не было, а вот куда предстояло откатить, там то и дело шлепались мины. Поэтому мы решили немного переждать.
Слева был березняк, и, присмотревшись повнимательней, я пришел к выводу, что наибольшее число мин падает именно туда. Видимо, немцы решили, что там больше всего и сосредоточилось наших бойцов. Но, как потом я убедился, в березняке никого не было. Так что они долбили практически пустое место. Наконец нам удалось выбрать паузу, мы развернулись и сделали «прыжок» метров сто и остановились за холмом.
Снова развернулись и подтянулись к гребню высотки из-за обратных скатов. Здесь дорога делала изгиб, и мы оказались здесь раньше всех. Эта дорога выходила к тому шоссе, с которого нас сбили немцы. Рядом с нами оказалось несколько бойцов, которые здесь соорудили себе небольшие окопы и пристроили ручной пулемет на бруствер.
Время было уже к утру, бой несколько утих. Овладев шоссе, немцы дальше не смогли продвинуться, да, видимо, и не решались, потому что своим огнем и постоянным маневром самоходки мы вводили их в ложное представление о наличии у нас огневых средств. Это, конечно, повлияло на принятие решения немцами – лезть дальше или нет? Танки, которые якобы где-то там у них шумели, так и не появились. На участке, куда ушел с остальными самоходками Приходько, их тоже не появилось. Но это еще не говорило о том, что их нет. Возможно, они где-то затаились на случай, если вдруг мы снова попытаемся их вышибить. Вот тогда они и скажут свое слово, – а может, у них горючего нет или еще какая другая причина. Рассуждать, взвешивать, обдумывать и находить правильное решение – вот перед такой задачей мы теперь стояли.
Время шло к утру. После того как я доложил Тимакову о том, что выполнил его приказ, то есть отошел, он пришел к самоходке сам, а с ним командир пехотного взвода. Командир роты был ранен, и он принял командование ротой. Они с Тимаковым решили обойти наши позиции и своими глазами увидеть, где и как закрепились бойцы, уточнить позиции наших машин. Офицер подал мне руку, назвал свою фамилию, но я не расслышал. Мало того что у меня звенело в ушах, но еще был надет шлемофон, а снять его я не догадался. Переспросить было неудобно, и я подумал, что в следующий раз узнаю.
Поскольку я был наводчиком, то я теперь становился командиром самоходки, и Тимаков позвал меня, чтобы я совместно с ним осмотрел прилегающую к самоходке местность и кто мои соседи из пехоты. Одновременно он хотел уточнить нашу задачу на местности, пока не рассвело и немцы не вели интенсивного огня.
Он осмотрел впереди лежащую местность, насколько это позволяла нам ночная видимость, потом прошел несколько метров вперед, встал на пень, стараясь увидеть больше, но, видимо поняв, что большего ему не добиться, вернулся к машине и сказал, что место мы выбрали не совсем удачное, потому что с этой точки не видно правой окраины поселка.