Однажды в Вейях[83], когда нам с Матринией было лет по десяти, мы забежали в хлев днем (солнце стояло в самом зените) и наткнулись там на Мания и Децима. Они спали на куче сухой соломы, в темном сарайчике за стойлами. Мы подошли ближе, давясь от разбиравшего нас смеха. Тьма, едкий запах скота, подстилок, мочи и навоза вызывали сердцебиение. Сквозь щели между неплотно прибитыми досками пробивались полоски света; они играли с тенями, и в этом зыбком прохладном полумраке виднелись огромные колеса повозок для сена, блестели на стенах узкие полумесяцы серпов. С пересохшими губами подкрались мы к толстоногому Манию и внезапно бросились на спящих. Полуденные отблески на холодных железных лезвиях и скользкой от пота коже, быстрые, исподволь, взгляды, золото разбросанных зерен и пыли, зароившейся в столбе света, испуганное квохтанье кур, возгласы, прорвавшийся наконец хохот, и среди всего этого мы успели разглядеть устроены тела Мания и Децима, откуда извергается у них жидкость. Это случилось еще до того, как им сбрили первые волосы. Коротенькая туника Мания оказалась разорванной. Вечером нас наказали. Я вспоминаю, как, поднимаясь с тела Децима, задела рукою его бедро и почувствовала на пальцах холодную липкую мокроту. Покраснев, я взглянула на Децима. Он тоже был весь пунцовый и смотрел на меня.
Праздник Каристий.
Шестеро детей моей дочери Флавианы и крошка Луций.
Семеро малышей моей дочери Ветустины.
Двое детей моего сына Кнея.
Двенадцать — моего сына Фабриция.
Четверо — моего сына Секста.
Восьмеро детей и двое внуков моей дочери Ауфидии.
И трое малышей моей дочери Плекузы.
Моя дочь Плекуза раздражает меня: она непрерывно играет кольцами, что я подарила ей на Каристии.
Неаполитанские груши.
Сушеный виноград.
Триповая ткань из края фалисков[85].
Пескари детей.
Двадцать четыре мешочка золота.
Обратившись к Тиберию Соссибиану, Публий говорит:
— С тех пор как мир стал сущим, дом охвачен огнем. Но именно тот факт, что дом охвачен огнем, помогает миру быть столь светлым.
Плекуза говорит о своем муже, что у него настолько же волосатый зад, насколько безволосая душа.
Проценты к календам.
Кай объявляет, что будет говорить о запахах, и выдвигает гипотезу о происхождении вони:
— До нашего рождения мы являем собою трупы — останки из той прошлой жизни, о которой ничего не помним; мы словно плаваем в бездне неведомого океана.
И пока наши матери носят нас во чреве, мы, подобно утопленникам, набираем внутрь воздуха, раздуваемся и гнием, мало-помалу поднимаясь на поверхность этого океана.
Но вот внезапно, в миг рождения, какая-то буйная, безжалостная волна выбрасывает нас на сушу. Еще Тит Лукреций Кар[86] говорил, что во всякий день нашей жизни мы непрерывно пристаем к побережью света.
Там-то, под жгучими лучами солнца, мы и начинаем пахнуть (смердеть, вонять), и мы начинаем кричать.
И лишь со смертью вновь погружаемся в безбурную, безмолвную и бездонную пучину бытия.
Харин любит детей нежного возраста, пока у них на подбородках не вырастут волосы. Харин вожделеет к детям Ликорис. Ликорис говорит, что, когда он поднимает глаза на Сервия и Аула, у него губы сами собой складываются для поцелуя.
Четыре куска батавского мыла.
Две сотни льняных фильтров для больших кувшинов.
Две сотни десертных ложечек.
Вавилонские вышивки.
Отведя Флавиану в сторонку, я сказала ей: — Не советую тебе постоянно ублажать Никомаха языком. Он привыкнет к столь изысканному баловству, а ты однажды, когда тебя одолеет меланхолия, или мигрень, или боль в спине, испытаешь усталость и разочарование. Он же и вовсе позабудет, где у женщины то место, что назначено для мужей и не требует многих усилий. Тебе следует приучать его к продолжительности супружеских утех, а не к остроте, которой слишком трудно достигать ежедневно. Мягко, но непрерывно управлять наслаждениями мужчины — вот как должна поступать умная жена, дабы обуздать и подчинить себе супруга. А подчинив его себе, ты завладеешь его богатствами, его землями, его рабами, его дворцами и славою, пусть даже тебе не удастся проникнуть в его тайные мечты и помыслы. Управлять вожделением, дворцами и славою мужчины куда выгоднее, нежели его тайными мечтами и помыслами.
Проценты к календам.
Терпеть не могу нянчиться с младенцами, успокаивать их, тетешкать, отвлекать от жалобного плача, вытирать сопли и слюни — затем, что их кормилица наказана кнутом, или запропастилась куда-то, или умерла, и мне приходится самой играть с ними долгими часами.
Ваза Граттия[87].
Рыба-ящерица.
Яйца, испеченные в золе.
Минутал[88].
Головка вареного сыра из квартала Велабр.
Сухое вино из Ватикана хуже, чем вино из Сполете.