Читаем Записки лимитчика полностью

— Удалось! — подхватил он. — Я же говорю: ход сложный, но ход знакомый, — не раз использовал!..

С чердака он попал на лестницу соседнего дома и вышел во дворе из чужого парадного. Прошел под аркой. На улице он заметил машину, которая стояла у бровки противоположного тротуара; к ней через трамвайные пути направлялись какие-то люди. Все разъяснилось! Это были дежурные сантехники, а машина — из аварийной службы. Вызывала их соседка, что живет этажом ниже: у нее протекло. И она думала, что вся причина — в тацитовской квартире...

— Как же ты им представился? Появился перед ними ночью...

— Выдал себя за еще одного соседа.

Я не знал, что и говорить; мне было тяжело от пережитого, но тяжесть эта отлетала. Он уверил их — и потом все действительно подтвердилось! — что причина в другом: прохудился отлив, вынесенный далеко вперед у мансардного окна, где скопился сейчас мокрый снег. Снег и виноват в протечке — у соседки комната выехала передом под этот отлив, он ее накрывал! И если кровельщики снег назавтра спихнут — ночью кто же полезет? — у соседки будет в порядке... В доказательство сказанного он предложил аварийщикам содействие — пойти вместе и посмотреть.

— То есть как? — спросил я, не понимая. Ведь он выдал себя за соседа, притом, входную дверь намертво держал крюк.

— Я же звонил тебе, — сказал он, как-то темно улыбаясь, и улыбка его не понравилась мне. — Три звонка... Условные! Думал, ты поймешь...

Мысленно я представил сначала себя, угнетенного происходящим, а потом его — по ту сторону страха. Мы помолчали. Не мог же я сказать ему, что все звонки слились для меня в те минуты в один звонок, бессмысленно-тягостный, пытающий!..

И тут я услышал, как во дворе с шумом пошла с крыши очередная снежная лавина.

 

«Василий Сергеич и Элем» — эта тема меня волновала. Так же как и «Тацитов и Питер». Занин необъяснимо, как я считал, тянулся в ту компанию; оттуда приходил возбужденный — и возбуждение могло длиться несколько дней; но и словно бы крепко помятый. Между прочим, принес известие  л и ч н о е: некто всезнающий, сидя у Элема, меня порицал. Главная моя беда, оказывается, — всю жизнь вожусь не с теми, с кем надо бы; всякие там... — он назвал несколько, преимущественно еврейских, фамилий — дружба с ними, «с этой тлей», как он выразился, — не тот путь! Его фамилия была Кусков, мне она ни о чем не говорила. А вот Кусков, как я понял со слов Занина, многое, если не все, обо мне знал. В том числе такие подробности моей биографии, которые предполагали дотошное, может быть, многолетнее внимание к моей персоне, исключительную, если не сказать больше, заинтересованность... Хотя Наборщик портретов и пробовал меня разуверить. «Преувеличиваешь! — говорил он, засматриваясь через очки в некую, ему одному видимую, точку. — Не много ли чести тебе будет! Обычные — разовые — сведения о твоей милости: где учился, на ком женился...» — «Где сорвался, да почему сломался... — подхватывал ему в тон. — Нет, друг Вася! Упрощаешь, любезный». — «Ну, не знаю, не знаю... — говорил Занин. — Ты сегодня чего-то распалился. Какое-то распаленно-воспаленное у тебя нынче воображение. Остынь! А лучше плюнь!» — «Это у него хобби такое, должно быть, — не унимался, продолжал я. — Один коллекционирует закаты, виды, допустим, из окошек... А Кусков — виды на меня! Мою подноготную...» — Я этот разговор наш запомнил.

Не все складывалось гладко и у Занина с Элемом. Вася безоглядно увлекался: приходивших к Элему, с кем делил застолье, старался разговорить, «растрясти», как он выражался. И растрясал! Например, завелся с его подачи известный в городе Атаманов. Огромен и слоноподобен Атаманов, хотя теперь-то он, конечно, подусох, на пенсии; а еще недавно — ого-го, не подходи. Ходило под ним управление крупное, территориальное, на три области. Размашисто влеплял Атаманов прозвища подчиненным: что-нибудь вроде «жеребца стоялого». С одним таким «жеребцом стоялым» я был знаком... Звали его Сергеем Алексеичем. Славы вкусил Атаманов, тем более что побывал и того выше — во вторых секретарях!.. Пока не сверзился вниз головой. Атаманов сидел у Элема гороподобно, но пил по-свойски, по-пенсионерски. Задумчиво гудел, ронял ленивые фразы. Много курил. Элем перед ним — мой человек из «Облфото» все пытался передать поразившую его картину, — так вот, Элем сыпался перед гостем хохотком, вертелся мелким бесом. От удовольствия лицезреть, принять у себя... Еще бы! Атаман! Не погнушался. Успевал таскать и опорожнять пепельницу — пусть и полупустую... А как еще он мог выразить то чувство громадного, неистребимого никакими превратностями судьбы уважения, которое требовало сейчас выхода? Любил Элем всю жизнь сильных мира сего! Что с того, бывшие они теперь или небывшие!.. А тот гудел, гудел, да и выгудел: о тракторном заводе в войну, в самые первые месяцы, год-два; про разговор со Сталиным по телефону — он в качестве начальника цеха...

Перейти на страницу:

Похожие книги