Записки из Города Призраков

– Я собираюсь сказать тебе снова, Оливия, потому что держаться за ложные надежды бессмысленно, – говорит она после паузы. – Я нисколько не сомневаюсь в том, что твоя мать убила Лукаса Штерна. Косвенных улик предостаточно. К примеру, под ее ногтями обнаружена ДНК юноши. Но я также уверена, что среди причин, побудивших ее это сделать, не было злобы. Сказался стресс, обострилась шизофрения, в тот момент она не отвечала за свои действия. В этом нас поддерживают медицинские эксперты. У нас есть даже результаты сканирования мозга. Так что мы идем в суд не с пустыми руками.

– Но тогда почему она просидела в тюрьме десять месяцев?

– Десять месяцев – это абсолютно минимальный срок до проведения судебных слушаний с вынесением приговора, Оливия, – отвечает Кэрол. – Я знаю, что тебе об этом известно. Нам еще повезло, что суд пройдет менее чем через год после предъявления обвинения.

В голове пылает огонь. Свет резкий, обжигающий. Внезапно я хочу только одного: сражаться за мать.

– Могло ДНК оказаться под ногтями после смерти? Если она по какой-то причине прикоснулась к телу, или случайно, или… – Я замолкаю, чуть успокаиваясь, держать руками за края си-денья.

Она поджимает губы.

– Это правда, Оливия; конечно же, могла быть вероятность того, что твоя мать этого не делала… что она прикасалась уже к трупу, – говорит Кэрол Коль голосом слишком тихим и твердым для ее изящного лица певчей птицы, – если б не одно маленькое обстоятельство.

– Какое?

– Она призналась.

Я смотрю на нее, не веря своим ушам, чувствуя, как кровь отливает от лица. Я провела слишком много времени, не вникая в подробности предварительного разбирательства и самой смерти Штерна, в дыму сигарет с травкой и пьяных загулах, и каким-то образом совершенно упустила этот момент.

– Призналась?

– Она поняла, что наделала. Поняла, что приговор будет более щадящим, если она возьмет на себя ответственность.

– Но разве она не может выступить в свою защиту? Она же моя мама, у нее должна быть причина, оправдание?

– Твоя мать прошла две медицинских экспертизы. Обе пришли к заключению, что состояние здоровья не позволяет ей предстать перед судом. – Кэрол хмурится, в глазах жалость. – Наша единственная надежда – признание ее невменяемой. По крайней мере. В этом случае ее поместят в психиатрическую клинику, где она получит необходимое лечение. Где о ней будут заботиться.

Кабинет плывет у меня перед глазами, словно я закрыла их после того, как выпила слишком много.

– И это все? Этим все и закончится?

– Да, – отвечает Кэрол чуть мягче. – Этим все и закончится. – Она смотрит на часы, хмурится. – Четверть пятого. Позволишь тебя проводить?

Я ей не разрешаю. Иду одна по длинному коридору от кабинета Кэрол, ощущая себя глупой. Ссохшейся, замерзшей. Как я могла позволить моей голове – глупой, выдумывающей призраков голове – разжечь во мне огонь надежды?

Я крепко обнимаю себя руками, направляясь к лифту. Жанетта смотрит в другую сторону, телефонная трубка прижата к уху, а это означает – спасибо Тебе, Господи, – что мне нет нужды говорить с ней. Я хочу домой, хочу забиться под покрывало в темноте. Нет смысла упираться. Бороться не за что. Как моя мать официально, по закону, стала сумасшедшей? Сумасшедшей до такой степени, что не может даже появиться в зале суда, перед судьей и присяжными, не может выдержать суд?

Все это не имеет смысла. И при этом на каждом шаге в голове отдается не оставляющий надежд вывод: «Она призналась». И пока я жду лифта, слежу за изменяющимися числами, отслеживающими движение кабины, которую я вызвала, мне открывается еще одна истина: ты тоже безумна.

«Ты безумна. Ты безумна».

Створки расходятся.

Тед Оукли выходит из лифта.

На его лице изумление.

– Оливия… так ты приходила, чтобы повидаться с Кэрол… не ожидал увидеть тебя. – Он похлопывает меня по спине, в другой руке крепко держит брифкейс, в котором, похоже, лежит что-то очень тяжелое.

– Да. – Я несколько раз моргаю. – Она сказала мне…

Он меня обрывает:

– Мне очень жаль, дорогая, но я опаздываю. – Он смотрит на часы. – Загляни к нам в самом скором времени!

Тед быстрым шагом уходит по коридору, а я занимаю его место в кабине лифта со странным ощущением, будто что-то не так. Я забыла, что Кэрол еще и адвокат Теда Оукли. Но, разумеется, именно он нашел Кэрол после того, как первый адвокат мамы неожиданно отказался вести ее дело.

Я прохожу мимо элегантного «БМВ» Теда и направляюсь к своей развалюхе, которая стоит в десятке ярдов. Поворачиваю ключ в замке, открываю дверцу, сажусь на чертовски горячее сиденье. Вставляю ключ в замок зажигания, завожу двигатель, включаю радио на максимальную громкость, чтобы заглушить древесных лягушек. В горло словно вставили камень.

Я перескакиваю с одной радиостанции на другую, выезжая со стоянки: сорок лучших, альтернативный рок… Наконец ловлю желанное: «…так солнце жгло, что я замерз, Сюзанна, ты не плачь». Внезапно лицо Штерна – это все, что я вижу, лицо напротив моего, слова, слетающие с его языка.