Записки из чемодана

Я тут же ему сказал: «Врешь», а сам подумал: «Только что проезжал я там, и никаких немцев нет». В доказательство своей правоты он мне сказал следующее: «Товарищ начальник, спросите своих подчиненных, кто из них два часа назад проходил по тропе мимо артпозиций. Немцы и мы сидели в кустах и видели проходивших».

Я почувствовал, что у меня по голове мурашки забегали. Он продолжал: «Впереди на коне ехал начальник в красной фуражке (это я), а за ним — в зеленой (это Тужлов), а затем шли бойцы с автоматами в красных фуражках. Один немец хотел поднять всех немцев и броситься на эту группу, а их офицер запретил, так как увидел, что группа вооружена, может подняться стрельба, а мы все находимся в тылу. Когда эта группа наша прошла, то немцы собрались и стали отходить по лесу к своим, а взвод наших увели.

„Я, — говорит, — лег и не поднялся. Они ушли, а я бросился уходить обратно к своим, а затем меня задержали бойцы“».

Таким образом, он рассказал, как немцы из кустов наблюдали за нами. Стало жутко. Началась бы рукопашная схватка, которая кончилась бы плохо, так как нас было 8 человек, а немцев — более 30 человек.

После этого рассказа я послал вдогонку взвод, но немцы уже отошли. Вот это случай! На волосок от смерти. Правда, я строго предупредил Тужлова, что если меня тяжело ранят, то он обязан пристрелить меня, а сам застрелиться. Он твердо сказал: «Выполню, Иван Александрович». Я не сомневаюсь, что он бы это выполнил.

Через несколько дней для прочесывания местности в горах, откуда спустились к нам на рассвете немцы, я послал со взводом генерал-лейтенанта Сладкевича. Вернувшись к вечеру, Сладкевич привел раненого немца из батальона, который напал на нас. Нашли политрука, знающего немецкий язык, и начал допрашивать. Оказалось, что этот батальон немцев из дивизии СС, которой командует генерал Ланц. Дивизия все время тренировалась в горах на юге Германии в Тироле[132].

Этот батальон — 850 солдат, наиболее подготовленных головорезов, сильных физически. Батальон получил задачу «захватить штаб генерала НКВД», т. е. речь идет обо мне. В качестве проводника, знающего хорошо тропы и подступы к штабу, взяли карачаевца местного. Он их и привел. Но затем с сожалением немец сказал, что они не ожидали, что у генерала окажутся войска.

Выходит, что не зря у меня было предчувствие во что бы то ни стало подтянуть к себе полк Аршавы. Если бы его не было, конечно, они меня захватили бы.

Когда я немного выяснил обстановку у пленного, то предложил ему большой сухарь хлеба, смочив в воде, и налил полстакана вина, которое у меня было без использования. Немец поблагодарил, откусил два-три раза по маленькому кусочку сухаря, запил двумя глотками вина и больше не стал есть.

Я удивился и предложил все съесть. Он поблагодарил, но отказался, прибавил при этом: «Я неделю не ел, желудок и кишки за это время резко уменьшились, поэтому надо их расширять постепенно, а не сразу много кушать». Я удивился выдержке рядового солдата. Как его вымуштровали!

После допроса немец попросил сделать ему перевязку. Позвали сестру. Он снял рубаху и показал рваную рану на спине сантиметров 15 длиной и 5 шириной. Вся рана была покрыта серыми червями. Я впервые увидел это и удивленно сказал сестре, что черви могут заразить кровь. Сестра мне спокойно ответила, что в червях у него счастье, так как они поедают гнойные выделения и тем самым очищают рану.

Я спросил немца, знает ли, а вернее, чувствовал ли на ране червей. Он ответил утвердительно. Сестра палочкой соскребла червей, смазала йодом и сказала, что теперь рана будет заживать. И тут у немца проявилась выдержка — 7 суток чувствовать, что у тебя на спине в ране черви и не согнать их, это надо было иметь характер и волю.

Когда немцев мы побили, это был уже конец августа, и они затихли. Я с Добрыниным и Тужловым с утра поехали верхами на другой перевал, более спокойный с точки зрения войны, на Марухский перевал. Передвижение на лошадях в условиях гор, да к тому же еще высотой от 3000 м и более, — это не такая легкая история. Того и гляди, как бы не угодить в пропасть.

В одном месте Тужлов зевнул, ослабил поводья, и лошадь поплыла по обрыву. Он успел соскочить и стал держать поводья, обернув их за дерево. Ну, конечно же, не удержал, и лошадь метров двадцать плыла на боку. Внизу за что-то зацепилась и легла. Мы быстро подоспели к ней. Подняли на ноги, а как вывести на тропу из ущелья, не знаем. Пришлось с километр отвести лошадь от места падения и вывести на тропу.

К вечеру добрались до Марухского перевала. После того, как я убедился на Клухорском перевале, насколько безответственно подошло командование Западного фронта и 46-й армии к обороне Кавказских перевалов, я был готов ко всяким неожиданностям и на Марухском перевале…

К вечеру с Добрыниным добрались до подножия Марухского перевала. Нигде никого — ни наших, ни немцев. На самом перевале тоже тихо. Ездили мы часа два по холмам и горам, наконец, почти вплотную подъехали к бойцам, которые лежали, а впереди — небольшие насыпи, окопов не было.