Записки из чемодана

Он это сказал таким тоном и так посмотрел на меня, словно я просчитался. «Сталин забрал у поляков исконно русские земли Украины с городами Львов, Ровно, Брест, Станиславов и др. Браво ему! Сталин прибирает к рукам Прибалтику, этих эстонцев, латышей, литовцев, это ведь исконно русские земли, они всегда принадлежали России, начиная от Петра Великого. Браво Сталину, ура ему! Вот когда Красная Армия осеклась на чухонцах (финнов он так называл), и война с ними получилась неудачной, так я читал газеты и плакал, сердце кровью обливалось, а надо мной смеялись, говорили: „Вот твой Сталин!“. Разве это не обидно? Вот сейчас забрали нашу русскую Бессарабию, браво вам всем, молодцы! Когда я вчера увидел нашу пехоту, танки, кавалеристов, как они четко шли, эти русские солдаты, блондины со вздернутыми носами, да пели песни, так мне хотелось броситься их обнимать и целовать!»

После этой тирады он так растрогался, что появились слезы на глазах. В общем, беседа у меня с ним длилась часа три. Она была и первой, и последней.

Смерть князя Долгорукого

Я решил съездить в Черновицы и проверить, как там начальник опергруппы Трубников* организует работу в городе, только что занятом нами. Ехали мы быстро и через два часа уже были в районе Бельцы.

Подъезжая к окраине, я спросил местных жителей, прошли ли части Красной Армии. На меня они смотрели с удивлением и сказали, что не знают, а затем показали, где находится полицейское управление: «Там вам скажут». Я удивился их словам.

Пока разговаривал, мне адъютант показал на пыльное облако, тянущееся вдоль полевой дороги более чем на километр. Я решил, что это идет колонна наших войск, и поехал навстречу. Когда подъехал ближе, то увидел, что идут кавалеристы, впереди которых румынское знамя, затем духовой оркестр, впереди офицер и адъютант.

Я, естественно, смутился, так как оказался как бы в тылу у румын, которые могли меня прихватить, и кончено.

Да тут еще у меня шофер — здоровый парень, а ума мало, — как-то растерялся и заохал: «Что будем делать?» Я на него прикрикнул и сказал, чтобы не выключал мотора.

Мгновенно у меня возник план. Я адъютанту сказал: «Делай, что скажу, без промедления».

Подойдя к головному румынскому офицеру, по-кавалерийски поднял и опустил руку, означающую команду: «Внимание и стой!» Колонна остановилась. Спрашиваю, что за часть. Еврей из оркестра перевел. Офицер отвечает: «Румынская кавалерийская дивизия на марше». Спрашиваю, где командир дивизии. Ответ: «В колонне».

Приказываю командирским тоном: «Командира дивизии — в голову колонны». Сам начинаю спрашивать еврея-трубача, откуда идут, куда и когда вышли.

За это время на лихом коне с адъютантом подскакал расфранченный с эполетами командир дивизии и, сидя на коне, обратился ко мне. Я, не дав ему закончить фразу, рукой показал слезть с коня. В этих случаях мне сильно помогло знание кавалерийских команд знаками, когда в бою управляют конницей не голосом, а шашкой, т. е. знаками.

Командир слез и подошел ко мне. Видимо, он уже сообразил, что имеет дело с русским генералом.

Приложив руку к фуражке, отрекомендовался: «Дивизионный генерал Попеску», я ему спокойно ответил: «Корпусной генерал Иванов». На него это произвело впечатление.

Затем я начальническим тоном спрашиваю: «Почему медленно отходите?» Комдив стал мне по карте и по часам показывать, когда выступили, сколько прошли и где будет привал.

Я сморщился и говорю: «Медленно идете, сейчас же скомандуйте „Садись!“ и рысью двигайтесь, так как вас настигают наши войска, и встреча нежелательна во избежание недоразумения». Я откозырял и встал в сторону, ожидая исполнения моего распоряжения.

Румын что-то залопотал, его команда пошла по эскадронам, сели по коням, откозырял и двинулся быстро вперед. Потом шофер и адъютант всю дорогу смеялись, как я ловко вышел из положения.

Конечно, об этом происшествии я в Москву не донес и никому не рассказал, так как за такой скачок мне бы здорово влетело…

Когда я к вечеру вернулся в Кишинев, меня ожидала неприятность. Мне доложили, что князь Долгоруков застрелился.

Я спросил, как это могло случиться. Мне рассказали, что, когда восстановили камеры, решили развести по камерам задержанных, в том числе и князя.

Когда спустились из общей залы вниз, надзиратель подвел князя к общей камере и сказал: «Вот, вам сюда». Князь посмотрел на надзирателя и сказал, что он никогда не сидел в тюрьме и не будет сидеть.

Надзиратель решил, что старичок пошутил, и сказал ему: «Ну, давай, папаша, все должны разместиться по камерам». Князь сунул руку за пазуху, и раздался выстрел. Когда прибыл врач, он уже был мертв. В руке зажат пистолет вальтер № 1, маленький, словно игрушечный.

Я долго раздумывал, почему он это сделал, и как мне донести в Москву об этом. Поздно вечером, точнее, ночью я написал телеграмму в Москву, коротко изложив суть вопроса.