В зале стояло, сидело, лежало человек тридцать безоружных солдат опустившегося вида. Некоторые были пьяны. Я нашёл свободное место и улёгся. Мрачные мысли бродили в голове. Вместо того, чтобы гулять по городу, красоваться перед одноклассницами, я сижу в каталажке. Завтра меня скорее всего отправят в штрафбат, я расстанусь с родным батальоном, с товарищами. Наконец дала знать о себе усталость, и я заснул.
Утром новые, сменившиеся караульные вывели нас во двор оправиться. Потом арестованные стали возвращаться в здание. Я стоял в дальнем конце двора и игнорировал происходящее, как будто оно не имело ко мне отношения. Караульный пропускал мимо себя одного задержанного за другим, и, когда прошёл последний, вопросительно посмотрел на меня. Я продолжал стоять в полоборота к нему, ненавязчиво демонстрируя свой автомат. Внутри у меня всё дрожало, я боялся встретиться с ним взглядом, опасаясь выдать себя. Какое-то время он ещё смотрел на меня, потом повернулся и пошёл догонять ушедших.
Помещение поликлиники мне хорошо знакомо. Здесь год назад мне делали двадцать четыре укола в живот после укуса собаки. Погуляв ещё немного по двору, я уверенной походкой поднялся на крыльцо и через боковой служебный вход вышел на улицу.
Как на крыльях, я понёсся от этого здания.
— Товарищ боец! — раздался вдруг над ухом грозный голос.
Душа ушла в пятки. Неужели кто-то обнаружил моё бегство? Поворачиваю голову. Рядом стоит направлявшийся к комендатуре майор невысокого роста, одетый с иголочки. — Почему не приветствуете старшего по званию?
— Милый, — пронеслось в голове. — Да я готов тебя облобызать, не то что приветствовать. Слава богу, что ты остановил меня лишь из-за этого. Только не отводи меня в комендатуру.
Проникновенным, заискивающим голосом я прошу у него прощения, обещаю исправиться и никогда больше не нарушать устав. Он читает мне короткую нотацию и отпускает.
Боковыми улочками подхожу к своему дому и стучу в дверь. Раз, другой. Тишина.
В документах архивного фонда Ставропольской краевой комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников в г. Ессентуки за период оккупации с 11 августа 1942 г. по 11 января 1943 г. в списке граждан города Ессентуки (еврейской национальности), расстрелянных оккупантами значится Вегер Мария Моисеевна, 43 года, проживавшая по ул. Фрунзе, 8.
Основание: ФР-1368, оп.1, д.69, л.4.
Свой батальон я догнал только через три дня. Встретившийся начальник спецчасти удивлённо посмотрел на меня и сказал:
— А я отправил бумаги наверх, что ты дезертировал.
Атака-показуха
С наступлением темноты наша часть пришла сменить измотанный, почти выбитый кавалерийский полк. Он ушёл на пополнение, а мы начали размещаться в их окопах. Почему-то они были усеяны казацкими шашками. Видимо, убедившись в их ненадобности, кавалеристы обошлись с ними так же, как мы со своими штыками. Наши офицеры, ребята чуть старше нас, тут же нацепили шашки и портупеи и весь вечер щеголяли в них.
Наш взвод разведки занял несколько окопов около блиндажа, где располагался штаб батальона. До утра, когда должно было начаться, по-видимому, наше наступление, делать было нечего. Мы, несколько ребят из взвода, вылезли из окопов и пошли «прогуляться» на нейтральную территорию.
Сейчас я даже не могу понять, что нас толкало на такие действия. Приказов никто нам не отдавал, понимания того, что знание этой местности может пригодиться, у нас не было. Наверное, нами двигало любопытство, мальчишеская жажда приключений.
Итак, мы шли в сторону немецких окопов, осторожно всматриваясь в темноту и прислушиваясь к отдалённому шуму фронта: гулу артиллерийской канонады, разрывам мин и снарядов. (Помню, когда я оказался в госпитале и утром впервые пришёл в себя, меня поразила и даже испугала именно тишина.) Сейчас, когда мы двигались к немецким окопам, с их стороны тоже почему-то не доносилось обычных звуков стрельбы.