Мы недолго радовались встрече: 25 августа я заболел испанским гриппом и в течение месяца был между жизнью и смертью в той же университетской клинике. С этого времени здоровье уже никогда полностью не возвращалось ко мне, и почти на целый год я стал практически инвалидом. Медицинская комиссия отправила меня на три месяца на лечение, после которого врачи должны были определить саму возможность дальнейшего прохождения мною военной службы.
У Греты тоже произошли в жизни большие изменения – ее престижная школа для девочек, как-то с трудом пережившая четыре года войны, все-таки закрылась в октябре, не набрав нужного количества учениц. Мы оба были свободны, и нас ждали в Эгере Магда и мои племянники. Так я вновь оказался в Богемии 26 октября 1918 года.
Как же я был удивлен, узнав о том, что 28 октября в Праге некий национальный комитет провозгласил декларацию независимости. В последующие дни последовало перемирие на фронтах и начался распад Австро-Венгрии. Австрийцы запросили перемирия, то есть фактически капитулировали 3 ноября, Германия – 11 числа, но еще до этого вспыхнуло восстание моряков в Киле. Кайзер бежал из страны и отрекся от престола. Германия вошла в полосу революции и гражданской смуты, и возвращаться в Берлин для нас в это время с моим здоровьем было бы крайне неразумно, ведь там плохо обстояло дело с продовольствием и лекарствами.
Мы решили задержаться в Богемии ненадолго, но в наши с ней планы внесли коррективы выросшие за эти годы дети Вилли и Магды – одиннадцатилетний Иоганн, девятилетний Якоб и пятилетний Фриц. Грета просто расцвела, увидев этих мальчиков, и сразу принялась за их воспитание к полному восторгу Магды, которая очень беспокоилась за их дальнейшую судьбу. Когда я попал к Грете, мне было 16, теперь я вырос, и другие мальчики, сразу трое, нуждались в ней. Ей минуло пятьдесят лет, но никто бы не дал ей больше сорока, она была подвижна, обаятельна, весела. Что-то неуловимое сближало Грету с моим погибшим братом Вилли, это чувствовал не только я, но и вдова брата Магда, которая безгранично доверяла Грете в деле воспитания своих мальчиков.
Не буду описывать перипетии нашей жизни в Богемии в течение первых трех лет после окончания войны. Были проблемы и сложности контактов с новым чехословацкой администрацией края, но многие вопросы удавалось решать благодаря связям Магды и ее друзей. Нам с Гретой удалось устроиться на работу учителями в частные немецкие школы в Карловых Варах, помогли мой университетский диплом и берлинские рекомендации Греты.
Наука была временно оставлена мною, я не занимался ей восемь лет, но опять все изменил случай: к нам приехали родственники из США – Труди, Джереми и их старшая дочь, моя племянница Джуди, которой исполнилось 16 лет, красивая спортивного вида блондинка, очень похожая на мать.
Не буду подробно писать о пребывании родственников у нас в Богемии, сразу перейду к результатам их визита. В единственно достойном учебном заведении Чехословакии, Карловом университете, шли столкновения между немецкими и чешскими профессорами, многие известные люди увольнялись и уезжали. В Берлине и Вене было неспокойно, и нужно было думать о продолжении учебы всех трех мальчиков. Особенно беспокоила судьба Иоганна, который окончил общеобразовательную школу и нуждался в гимназическом образовании для поступления в университет.
Решение было принято – Магде с мальчиками ехать в город Чикаго к родным и там дать детям достойное образование. Мы согласились с доводами сестры и ее мужа, но тут Грета как-то сразу погрустнела и, как говорят, «ушла в себя». Я понял все сразу и твердо сказал, что Грета должна уехать в Чикаго вместе с ними. Как ее удалось уговорить, не буду рассказывать.
Она обещала вернуться ко мне, как только наладится учеба детей в США, но я снова твердо прекратил эти разговоры: «Я вырос и практически здоров, а ты нужна теперь мальчикам». Результатом стали наше прощание на пражском железнодорожном вокзале в ноябре и отплытие их в конце декабря 1922 года из Франции на пароходе «Мажестик» в Нью-Йорк. Так получилось, что плыли они вместе с труппой Московского Художественного театра, который мы пятнадцать лет тому назад видели в Берлине, теперь московский театр ехал в США на гастроли и вез все тот же исторический спектакль про царя Федора все с тем же бессменным Иваном Москвиным в главной роли.
Это был первый результат визита Дэвисов. Вторым было возобновление моей научной работы, тему которой мы вместе с Рудольфом выбрали восемь лет тому назад. Джереми привез мне письмо от него, где мне предлагалось, как там эту форму называют, «по научному гранту», заняться вместе с Рудольфом графометрическим изучением египетских папирусов и созданием их фототеки в виде пластинок, пленок и отпечатков, полученных путем фотосъемки с высоким разрешением. Я ухватился за эту возможность обеими руками: не хотел никуда уезжать, моя жизнь была связана с Берлином и Судетским краем.