Записки богемского отшельника

Фельдмаршал фон Эйхгорн оказался премилым стариком, с нами, молодыми офицерами штаба, он держался дружески-покровительственно, интересовался моими рассказами про жизнь в Берлине до войны, ведь и некоторые его родные учились в нашем университете в разные годы. Сам он тоже был готов на досуге рассказать нам о франко-прусской войне и своем пребывании в Париже в 1871 году. Меня он, как «знатока» русского и украинского языков, прикомандировал к штабу правителя Украины – гетмана Скоропадского. Описывать то, что я видел в штабе у гетмана и в городе Киеве, я не буду, у меня для этого нет нужного кругозора и таланта.

За меня это сделал молодой литератор Михаил Булгаков, роман которого «Белая гвардия» в двух томах на русском языке, изданный фирмой Конкорд и издательством Бреннера, Грета привезла из Парижа в 1930 году. Я получил возможность вспомнить свое пребывание в Киеве в мае – августе 1918 года и заодно попрактиковаться в русском языке, который стал уже забывать. Мне говорили, что в Москве, в том самом знаменитом Художественном театре, спектакли которого я видел в 1906 году в Берлине, по этому роману в 1926 году была поставлена пьеса, имевшая шумный успех и вызвавшая общественную дискуссию. Думаю, что этот талантливый автор будет еще много раз издаваться и его роман непременно переведут со временем на немецкий язык, если сама Германия сохранится хотя бы отчасти после неизбежного краха Третьего рейха.

Но я все-таки скажу пару слов про гетмана Павла Скоропадского и его штаб: это была весьма мало дееспособная компания, состоящая из разного рода украинских националистов, мечтавших о великой Украине, русских офицеров, надеявшихся восстановить Российскую империю в каком-либо приемлемом виде, и разного рода космополитических личностей, желавших поживиться в условиях беспорядка в государственном управлении. Между собой мы разговаривали сразу на четырех языках: русском классическом, украинском фантазийном, немецком и, заходя иногда в языковый тупик, на французском, который в России традиционно знали многие, по крайней мере, в объеме гимназического курса. Сами разговоры по существу сводились к тому, как укрепить власть гетмана в условиях наступления большевиков с северо-востока и отрядов националистов Петлюры и Винниченко с юго-запада. Пока в Киеве находились наши части, Скоропадскому было бояться нечего, но, тем не менее, он старался сформировать отряды из одетых в некие национальные костюмы украинских воинов и параллельно с ними – части из русских патриотов, офицеров и юнкеров под руководством подполковника князя Святополк-Мирского. Как он собирался контролировать одновременно обе эти разнородные силы, не знаю.

У одного из адъютантов гетмана по имени Евгений на столе я увидел бронзовую статуэтку изящной египетской кошки, сначала подумал, что подделка, но после определил, что это подлинная египетская работа времен Птолемеев. Евгений как-то уклончиво рассказывал, откуда у него эта вещь, стало только ясно, что это подарок и талисман и он с ней не расстается.

Мне было неудобно перед Гретой, что я ни разу не попробовал ее маузер, и вместе с упомянутым Евгением мы отправились в конце июля в тир. Мое коллекционное оружие эксклюзивной работы просто поразило его, он стал расспрашивать, но я ответил: «Это подарок близкого мне человека, как ваша кошка». Он понял намек и предложил обмен. Я отдал ему пистолет и забрал египетскую кошку, которую привез потом в подарок Грете. Мне в Германии нужна была богиня радости Баст, а ему, наверное, пригодился мой маузер, если он оказался потом в армии генерала Деникина.

* * *

Вернулся я в Германию третьего августа, причиной тому был печальный случай: 30 июля около нашей штаб-квартиры на Екатерининской улице какой-то негодяй убил бомбой восьмидесятилетнего фельдмаршала фон Эйхгорна и вместе с ним его адъютанта – моего нового приятеля Вальтера фон Дресслера. Первого августа в день четвертой годовщины Великой войны мы проводили старого фельдмаршала в последний путь в церкви Святой Екатерины в Киеве. Гроб с его прахом отправили в Берлин, в числе сопровождающих лиц был и я. Нам надлежало сдать тело старого воина на руки его семье и официальным лицам, а мне потом явиться в мобилизационное управление на прежнее место службы. Моя трехмесячная командировка завершилась.

Греты в Берлине не было, она на этот раз уехала в Стокгольм, но должна была вернуться десятого числа. Встретив меня, она обрадовалась, что я уже дома и снова на прежнем месте службы. Мое признание насчет обмена пистолета на кошку сначала ее огорчило, но я объяснил, что кошка – это маленькая богиня радости, которой так не хватает, а оружие пусть поможет выжить Евгению в гражданской войне, что разворачивается в России. Она кошку полюбила, та стала ее талисманом: «Маленькая богиня нашего Карла». В эти дни мы скромно отметили в бывшем кафе «Пикадилли», в 1914 году претенциозно переименованном в «Фатерланд», как сказала Грета, «обмыли шампанским трагическую дату ее пятидесятилетия».