Отправились мы в обратный путь. Мои бойцы с кнутами в руках окружили стадо, я ехал впереди на подводе рядом с Недюжиным, другая подвода замыкала путь. На подводах сидели девушки и лежали наши не очень объемистые пожитки, а также куры, банки с вареньем, копченым салом; индюшек и поросят достать не сумели.
Двигались мы настолько медленно, что я вскоре слез с подводы, предпочитая идти пешком впереди стада и показывая дорогу.
Сколько дней я исполнял обязанности главного пастуха сейчас не помню. А дело было весьма хлопотливое. Резвые телята постоянно отбегали в сторону, их приходилось пригонять. С первого же дня коровы начали падать. Ведь они привыкли к содержанию в стойлах, а на асфальтовых и булыжных шоссе разбивали до крови копыта и ложились на землю. Впрочем, я не особенно беспокоился, потому что в каждом населенном пункте мы доставали коровью замену, такой же бело-черной масти, предпочитая забирать бычков, телок и телят, как более выносливых. В одном хуторе мы забрали несколько овец и тоже присоединили их к стаду, с тем чтобы в Красносельце оставить себе. Встретилась нам машина-цистерна. Рядом с водителем сидел старшина. Я думал, везут бензин, и не обратил на нее внимания, но заметил, что она остановилась близ конца стада.
Вдруг меня догнал Самородов.
— Сергей Михайлович, у них спирт. Предлагают котелок за овцу.
— Скажи, мало. Два котелка, — ответил я.
Обмен совершился. Обе стороны, очень довольные, разошлись в разные стороны. В тот же вечер мы устроились ночевать в одном большом хуторе в стороне от дороги. Пир мы организовали лукуллов, но Самородову я приказал отлить отдельно бутылку спирта и хранить ее как НЗ.
В том же хуторе ночевала группа поляков, возвращавшихся из немецкой неволи, мы и их угостили спиртом. А одна полячка вызвалась быть у нас кухаркой и сумела изготовить из баранины необыкновенно вкусное кушанье. Она рассказывала нам о той панике, которая охватила местных немцев, когда им пришлось удирать ночью на подводах. Старик поляк, знавший по-русски, нам переводил ее рассказ.
Так мы и двигались с криками, с матерной руганью, хлопая кнутами. Девчата на стоянках доили коров, чаще прямо на землю. Одни коровы падали, но являлись другие. Несколько раз я пытался сосчитать — сколько же их было штук. Шли они шли, одни обгоняли других, телята вовсе отбегали. Так я и не мог их сосчитать, выходило что-то около двухсот.
Не помню на какой день мы наконец благополучно прибыли в Красносельц. Тут сплоховал Самородов, он не успел отогнать овец во двор моей бывшей квартиры. Все стадо ринулось по главной улице прямо к штабу ВСО. Выскочивший оттуда Гофунг повел его к заранее приготовленному обширному двору, запер ворота, а коров пропустил через калитку, на ходу считая скотину. Их действительно оказалось двести с небольшим, даже на несколько голов больше, чем я принял, да плюс еще овцы.
Тут ко мне подскочил вестовой из штаба.
— Вас требует майор Сопронюк!
Ох, как мы все боялись, когда кого-либо из нас вызывал замполит ВСО! Я шел с тяжелым сердцем, припоминая — о каких таких моих грешках Сопронюк сумел дознаться.
— Товарищ майор, по вашему приказанию командир взвода такой-то явился, — отрапортовал я, держа пальцы у виска и глядя прямо в выпученные рыбьи глаза Сопронюка.
— С сегодняшнего дня Недюжин будет моим кучером, — сказал Сопронюк. Он и моих любимых коней Коршуна и Соловья отбирал и — равнодушный к моим чувствам — приказал мне отправиться в своей коляске за 80 километров на запад, куда переезжал штаб ВСО. Сам он собирался ехать на автомашине. А Самородов с бойцами пусть догоняют роту.
— Есть отправиться в вашей коляске! Разрешите идти? — отчеканил я, повернулся и ушел.
На душе у меня было очень горько.
На следующий день перевод Недюжина в состав штаба ВСО был оформлен. Выписали ему и мне на неделю продукты, посмотрев ведомость, мы гордо отказались их получать.
— Фу, свиная тушенка и ячневая крупа! — Мы взяли только хлеб.
И я отправился в последнюю поездку с Недюжиным, Коршуном и Соловьем. В кармане у меня было командировочное предписание, разумеется, «для выполнения особого задания», для вящего веса, кроме Сопронюка, документ подписал еще наш уполномоченный Особого отдела старший лейтенант Чернов — для всех личность бесцветная и загадочная. К нему время от времени доставлялись немногие остававшиеся на местах старики немцы, и он с помощью переводчика — бывшего нормировщика нашей роты Кулика их допрашивал. В Особом отделе опасались немецких партизан. Но, насколько я знаю, нигде никогда никаких партизан в Германии не было — слишком немцы привыкли беспрекословно исполнять приказы любой власти.