Записка об Афонской Горе и об отношениях ее к России

Греческие чиновники посмертных записок о своих грехах, страданиях и покаянии не издают. Записки паломника написаны князем Волконским. Если бы в Афинах или Цареграде и нашелся бы грек, которого по порядочности и воспитанию можно было бы приравнять к русскому князю, и если бы он вздумал бы издавать «Записки», то это могли бы быть «Записки критского повстанца», или «афинского демагога», «турецкого чиновника из фанариотов», или, наконец, «Записки семь раз падшего и восставшего министра Греции», а никак не паломника.

Князья Шихматовы из греков на Афоне не спасались. Богатая греко-монашеская аристократия на Афоне состоит: из отставных архиереев, из пожилых, давно удалившихся сюда на покой, случайно разбогатевших простолюдинов и, наконец, из послушников и воспитанников архиерейских и монашеских, унаследовавших состояние старцев, за которыми они ходили и которых покоили в дряхлости их.

Еще примеры. В одной из здешних русских обителей живет русский схимонах из старой барской фамилии, получивший исцеление от безумия на Афоне; он нрава очень неуживчивого, и духовникам с ним много труда и горя, но в пламенной религиозности его не сомневается никто. А этот человек был гусаром, волокитой, мотом и до сих пор еще вспоминает в иные минуты о Париже, где он прожил долго. Таких людей между восточными христианами вовсе нет; их религиозная теплота стынет, не дожидаясь петербургской и парижской роскоши; она стынет под одним слабым дыханьицем афинского просвещения.

На Афон же сбирается скоро поступить один молодой русский монах из офицеров; он учился в корпусе, сражался в Севастополе, жил в Москве и знаком с естественными науками. На Афоне же хочет кончить свою жизнь и другой военный; человек средних лет, в чинах, еще крепкий, энергический мирянин, герой Севастополя, Польши и Кавказа; он ждет только скромной пенсии, чтобы удалиться сюда; прилежно посещает церкви и подчиняется монахам охотно, несмотря на суровость и энергию своего нрава.

Духовники наши говорят, что есть даже и между докторами русскими благочестивые люди.

Мне кажется, примеров этих более чем довольно для того, чтобы показать, как велика разница между русскими и здешними мирянами.

Ясно, что при такой противоположности можно ожидать увеличения числа русских поклонников и русских монахов на Святой Горе и нельзя не ожидать ослабления греческого элемента. Прибавим еще одно замечание. Простые русские монахи, исполняющие здесь более простые работы, – вербуются все из убежденных поклонников, которые на последние свои средства приходят сюда из дальних краев; а простые греко-болгарские монахи большею частью поступают из поденщиков и слуг монастырских, которые идут на Афон для заработков при монастырских постройках, поправках путей и водопроводов, виноградниках и т. п. и потом уже привыкают постепенно к строю афонской жизни. Я полагаю, и в этом есть огромная нравственная разница.

Я кончил о численности русского и местного элемента на Афоне; далее я постараюсь доказать, что и со стороны власти, богатства и даже нравственного влияния русские постепенно берут и будут брать здесь перевес над своими восточными единоверцами.

Обстоятельства не позволяют мне теперь окончить всю записку разом.

1872, апрель