Записка

Неяркій весенній день робко глядлъ сквозь тюлевыя занавсы въ будуаръ Ольги Александровны, и этотъ мягкій, блый свтъ, дробясь въ складкахъ блдно-лиловаго атласа, придавалъ всей обстановк какую-то успокаивающую интимность. Молодая хозяйка, въ корсаж цвта crЙme и юбк неопредленнаго розоватаго оттнка, сидла въ глубин комнаты, передъ круглымъ японскимъ столикомъ, на которомъ лежалъ раскрытый томикъ Марселя Прево. Но она не читала и даже не думала… Она вся была во власти радостнаго ожиданія, какъ-то по-дтски наслаждаясь обстановкой этихъ раздражительно-сладкихъ минутъ. Мужа не было дома; прислуг было сказано принимать безъ доклада. Теперь ровно три часа. Еще нколько минутъ – и въ гостиной раздадутся мягкіе шаги по ковру, край портьеры приподымется, и появится дорогое, милое, нестерпимо-милое лицо, еще строгое, но уже съ блескомъ счастья въ умныхъ глазахъ…

Изъ передней какъ будто донесся слабый звукъ электрическаго звонка. Въ гостиной послышались шаги, портьера заколыхалась – но что за ужасъ! Изъ-за нея появился Хоперцевъ.

Ольга Александровна закусила губу и облила почти яростнымъ взглядомъ эту вихлявую фигурку, затянутую въ узкій сюртукъ, и какъ-то гадостно изгибавшуюся, съ очевидною цлью придать себ свтскую непринужденность. «Какъ глупо, что я не велла принять одного только Веніамина Петровича», подумала хозяйка. – «Ну, да ничего, какъ только Валковъ придетъ, мы этого господина тотчасъ выпроводимъ».

Хоперцевъ, скользя лакированными ботинками по ковру и вихляя всмъ станомъ, пробрался между тсно разставленной мебелью, тихонько пожалъ протянутую ему руку, и склонилъ къ ней свои растопыренные усы.

«Съ чего это онъ вздумалъ»? мысленно фыркнула Ольга Александровна, и рзко отдернула руку.

Гость взглянулъ на нее съ удивленіемъ, и не дожидаясь приглашенія, опустился на низенькій пуфъ, почти у самыхъ складокъ ея платья.

– Нтъ, сядьте пожалуйста тамъ, – указала ему Ольга Александровна на кресло подальше. – На пуф вы будете очень смшны.

– Какъ? Почему-же смшонъ? Я хотлъ быть ближе къ вамъ. Для меня лучшее мсто – у вашихъ ногъ, – протестовалъ Хоперцевъ.

– У своихъ ногъ я предпочитаю имть вотъ эту подушку, – возразила хозяйка, и услась поудобне.

Хоперцевъ опустился на указанное ему кресло, но за то нагнулся такъ, что его растопыренные усы и закругленный шарикомъ носъ приходились очень близко къ лицу молодой женщины.

– Я васъ ршительно не узнаю сегодня, – продолжалъ онъ. Вроятно что-нибудь разстроило васъ. Вчера вы были такъ любезны, такъ благосклонны…

– Я была любезна? благосклонна? Къ вамъ?

– Конечно. Я всю ночь заснуть не могъ, до такой степени былъ взволнованъ. Но за такое волненіе можно жизнь отдать. Я сегодня счастливйшій человкъ въ мір…

И Хоперцевъ притянулся еще ближе, и схватилъ лежавшую на колняхъ руку Ольги Александровны.

Это было уже слишкомъ. Молодая женщина отдернула руку, и глаза ея блеснули.

– Что съ вами? Мн приходится учить васъ, какъ держать себя? – почти вскричала она. Лицо Хоперцева выразило недоумніе, тотчасъ смнившееся, впрочемъ, нахально-плутоватою усмшкой.

– Къ чему вс эти прелюдіи? – произнесъ онъ. – Вы видите передъ собою человка, которому можете вполн довриться. Да вы и доврились уже.

Молодая женщина, пораженная, откинулась на спинку кресла.

– Я вамъ доврилась? – произнесла она почти съ ужасомъ.

Ей пришло въ голову, что Хоперцевъ могъ когда-нибудь прослдить ее и Валкова, подслушать что-нибудь изъ ихъ разговора, и теперь желаетъ предъявить цну своей скромности.

– Конечно вы мн доврились, спокойно подтвердилъ онъ. – Какъ-же иначе назвать приглашеніе, которое я имлъ счастье получить отъ васъ?

Ольга Александровна быстро поднялась съ мста.

– Какое приглашеніе? – вскрикнула она.

– Но вотъ это…

И Хоперцевъ, опустивъ руку въ карманъ, досталъ оттуда записочку, набросанную вчера Ольгой Александровной въ кабинетик m-me Енсаровой.

У молодой женщины потемнло въ глазахъ. Вопросъ за вопросомъ, мысль за мыслью, словно раскаленною цпью потянулись въ ея мозгу. Но это продолжалось мене секунды. Съ непокидающимъ женщину инстинктомъ, она, прежде чмъ сообразить что-нибудь, вырвала изъ рукъ Хоперцева записку, затмъ расхохоталась самымъ естественнымъ смхомъ.

– Подождите, я сейчасъ, – бросила она ему, и выбжала въ гостиную, потомъ въ переднюю.

Увидвъ тамъ на вшалк мужское пальто, она брезгливо, кончиками пальцевъ перевернула его, и узнала свтлую фланелевую подкладку.

Вчерашняя роковая ошибка теперь ясно представилась ей. Но кто-же могъ предвидть, что у нихъ одинаковыя пальто?

Она вернулась въ будуаръ, продолжая хохотать все громче и громче, и остановилась передъ глупо стоявшимъ посредин комнаты Хоперпевымъ.

– И вы могли поддаться на такую грубую шутку? Вы вообразили, что вамъ серьезно назначаютъ свиданіе… вамъ!?

Она заливалась все громче, все безжалостне. Въ этомъ нескончаемомъ смх чувствовалось что-то истерическое. Казалось, еще минута – и она не выдержитъ, и хохотъ перейдетъ въ рыданіе.

– Но… я не знаю… мн кажется, я не давалъ повода смяться надо мною… – что такое бормоталъ сразу растерявшійся Хоперцевъ.

– Вы могли подумать? Вы?