Запасной инстинкт

Троепольскому очень хотелось кофе, но не хотелось, чтобы Лера варила. Он не особенно доверял ей в этом вопросе. Впрочем, не только в этом.

– Давай я сам сварю.

– Ты-ы?! – протянула Лера насмешливо. – Ты что, умеешь кофе варить?

– Умею, – буркнул Троепольский и натянул джемпер, который привычно пахнул привычным одеколоном и привычными сигаретами, и он вдруг подумал о Полине.

Как бы он был силен и… свободен, если бы ему не в чем было ее подозревать!..

На кухне оказалось еще хуже, чем в комнате, и Троепольский на некоторое время слегка оторопел. Невозможно было представить себе, что здесь живут две женщины, а не свора безалаберных студентов!..

Он отыскал турку, долго нюхал ее, тер под краном, потом нашел бутылку с минеральной водой и зажег газ. Электричество он выключил, чтобы не было так противно. Синий неверный свет залил кухню, по стенам заплясали тени. Троепольский смотрел в турку задумчиво.

– Ты почему без света? Он оглянулся.

Ну, конечно. Все по правилам. Она нарядилась в его рубашку, которую он надевал под джемпер, а сейчас не надел. Так показывали в кино – она выходит к нему в его рубахе, которая чудовищно ей велика, полы болтаются, рукава длинны, ворот распахнут, и все это очень мило. Лере его рубаха была почти впору – формы у нее имелись вполне аппетитные, и рост тоже не лилипутский. Но то, что она вышла в его рубашке, было именно из кино, и Троепольский стиснул зубы от раздражения.

– Лера, зачем ты меня позвала?

– А что? – игриво спросила она, обошла его и прислонилась попкой к стойке. Рубаха распахнулась на рельефной груди. Два лунных матовых полушария и густая темнота между ними, стекающая вниз, – очень соблазнительно. – Ты чем-то недоволен?

Он был недоволен решительно всем.

– Зачем-то я тебе понадобился. Зачем?

– Ты мне понравился, – промурлыкала она и потерлась щекой о его плечо. – Еще там, в кафе.

– Ты в кафе решила со мной переспать? Потому что я тебе понравился?

Она отшатнулась.

– Кажется, ты был не против. Это точно. Он был не против. Вода медленно закипала в турке.

– Так что там с завещанием?

– Я точно не знаю. Мама так кричала!.. С ней теперь редко такое бывает.

– Такое… какое?

– Ну, у нее… иногда бывают истерики. Она меня однажды так поколотила, что пришлось врача вызывать, – сказала Лера легко. – Мне было четырнадцать лет, и я пошла к подружке уроки делать, а там не было телефона, и я позвонить не могла. Смотри, закипает. Сейчас я найду кофе.

Она отделилась от стойки. Троепольский смотрел на нее.

– Почему она тебя… поколотила?

Лера открывала и закрывала дверцы шкафов.

– Она решила, что я… развлекалась с мальчиками, понимаешь? Она потом кричала, что я проститутка, чтобы я отправлялась туда, где была все это время, что она меня растила не для того, чтобы я… – Лера глубоко и длинно вздохнула, – чтобы я… развратничала.

Троепольский понял, что слово было другим. Развратничала – это слишком мягко.

– Она что, ненормальная?

– Нормальная, но просто… характер такой. Иногда я ее ненавижу. Даже часто. А когда маленькая была, то все хотела, чтобы у меня была другая мама. И еще чтобы папа был. У Люси Смирновой из нашего класса был отец, и я представляла, что это мой. Он такой веселый был, по субботам за ней приезжал на машине. И мама у нее тоже… славная была, все время смеялась, и они на дачу ездили, с собакой. Собаку звали Машка. Почему?

– Не знаю, – быстро ответил Троепольский.

– Вот, нашла! – Лера гордо потрясла сморщенным пакетом. – Как ты думаешь, он заварится? Старый, наверное.

Он взял у нее из рук пакет.

– А ты не могла ей объяснить, что с подругой уроки учила?

– А она, когда в ярости, ничего не слышит и не видит! Толик говорит, что это такая особенность психики. Ее или надо связывать, или уколы колоть.

– Какие… уколы?

– Успокоительные какие-нибудь. Ну что? Заварил?

Теперь Троепольский ее жалел – он не понимал таких отношений с матерью. Его собственная мать всегда была ему другом и советчицей, насмешливой, острой и словно наблюдающей за ним со стороны. Суверенитет детей в их семье всегда, безусловно, уважался, у них было право на собственное мнение и на поступки. Когда Троепольский решил, что учиться ему больше нечему и незачем, родители лишь кратко прокомментировали ситуацию в том духе, что “не пожалеть бы после”. Никому и в голову не приходило устраивать истерику с “избиением младенцев”, если он задерживался у приятелей или у девиц!

Лера поставила на расчищенное на столе место чашки, и Троепольский, выждав время, когда она отвернется, быстро и воровато ополоснул их под краном. Кофе было по глотку, на самом дне, и пить на кухне он решительно не хотел.

Он протиснулся в комнату и плюхнулся на диван. Кофе обжег небо, а сахар он так и не нашел. Кофе без сахара он не любил, а этот пахнул как-то странно, то ли деревяшкой, то ли веником – должно быть, и вправду был старый.

…Что там такое с завещанием? Откуда оно взялось? Или Федя собирался умереть?! Троепольский голову мог дать на отсечение, что не собирался!

– Ты пей, – сказала Лера, – а я в душ.