Запах смерти

– Неужели политики или инвесторы, дергающие за ниточки, неужели все они настолько слепы, что не видят даже трагической иронии происходящего? Или им просто плевать? Что сделалось с нашим районом? Магазины вынуждены закрываться, дома стоят заколоченные. А теперь еще это! – Он ткнул пальцем в направлении больницы. – Мы старались спасти больницу от закрытия, и нас проигнорировали. Пытались добиться строительства нового жилья вместо офисов, которые годами пустуют. И нас проигнорировали. Так сколько мы еще будем позволять, чтобы нас игнорировали? Сколько нас должно погибнуть?

Слушатели отозвались сердитым ропотом, над толпой закачались плакаты и сжатые кулаки. Полицейские сдвинули в сторону рогатку, и я поехал вперед. Толпа расступилась, освобождая дорогу, но мне снова пришлось затормозить, потому что прямо перед машиной выбежала женщина. Она сунула мне под один из «дворников» листовку, а когда полицейский начал уводить ее, успела бросить еще одну в открытое окно.

– Завтра вечером собрание! Пожалуйста, приходите! – крикнула женщина.

Листовка упала мне на колени. Отпечатанная на дешевой бумаге, с черно-белой фотографией больницы во всей ее увядающей красе. Ниже красовалась надпись: «Не позволим этому стать символом нашей жизни!» – c подробностями завтрашнего мероприятия.

Я переложил листовку на пассажирское место и поднял стекло. Трогая автомобиль с места, я оглянулся на оратора. Вероятно, инцидент с женщиной отвлек его от выступления, потому что смотрел он прямо на меня. На мгновение мне почудилось в его глазах нечто вроде узнавания. Пусть развлекает публику, подумал я.

На автобусной остановке, на противоположной стороне улицы, поодаль от прессы и демонстрантов виднелся одинокий мужской силуэт. Наверное, я и обратил на него внимание лишь потому, что он смотрел на больницу с каким-то восторженным выражением лица. Уорд стоило бы продавать билеты, мрачно подумал я, нажимая на газ.

Возвращаться домой было слишком рано, поэтому – раз уж у меня неожиданно освободилось чуть ли не полдня – я направился в университет.

Купив по дороге в кафетерии кофе и сандвич, я поднялся к себе в кабинет и включил компьютер. Я не проверял почту с момента выезда в больницу и сразу открыл папку «Входящие». Ничего существенного там не обнаружилось, только еще одна просьба дать интервью от журналиста-фрилансера Фрэнсиса Скотт-Хейза. Этот тип просто не понимает, когда ему говорят «нет», раздраженно подумал я, отправляя письмо в корзину.

Разделавшись с почтой, я открыл фотографии с чердака.

Как правило, я предпочитаю снимать сам, но, поскольку в больнице у меня такой возможности не было, Уорд открыла мне доступ к полицейским снимкам. Очень профессиональным, с высоким разрешением; правда, атмосферы старой больницы они не передавали совсем. Наверное, и к лучшему: одни виды жертв уже действовали на нервы. Выхваченные из темноты вспышкой, останки смотрелись совершенно неестественно. Беременная женщина и ее нерожденный ребенок лежали на грязном утеплителе этакими скелетами. Глядя на фотографии, я, к своему огорчению, осознал, как нелегко будет определить точное время смерти.

Я изучал зияющую брюшную полость с россыпью крошечных косточек внутри, затем тщательно просмотрел снимки остальных частей тела. Притом что утром мне предстояло лично осмотреть останки в морге, я знал, что никогда не помешает помнить, как все это выглядело при обнаружении, на чердаке.

На изображении правого плеча я задержался. Что-то с ним не так, решил я. Какой-то неправильный угол… Хотя причиной этому могло быть просто положение, в котором лежало тело, это могло означать что-то еще.

Я потратил время на изучение запястий и лодыжек – ну, по крайней мере, того, что сумел разглядеть на фотографиях. Подобно Парек, обратил внимание на то, что из трех коек в замурованной камере заняты были только две. Поэтому я не мог исключить того, что третья предназначалась беременной.

Но если она и бежала оттуда, то ей удалось сделать это без травм от повязок. В отличие от двух других жертв, ни на ее запястьях, ни на лодыжках не имелось ни намека на повреждения кожи. Конечно, кожа мумифицировалась и усохла, однако осталась целой. Я пожалел о том, что не сфотографировал тела в замурованной камере, но вспомнил, что это теперь вообще не мое дело. Поэтому я сосредоточился на женщине и ребенке, а остальное выкинул из головы.

Когда я наконец выключил компьютер, было уже довольно поздно. Я откинулся на спинку стула и только теперь почувствовал, как болит спина от долгого сидения. Вообще-то, никто не заставлял меня задерживаться на работе так поздно, просто я не спешил возвращаться в пустую квартиру. Все мои коллеги разошлись по домам. Брэнда намекнула мне, что в семь часов утра на кафедру явятся уборщики; я улыбнулся и заверил ее, что скоро тоже пойду.

Впрочем, с этого момента тоже миновало сколько-то времени, и теперь я оставался на кафедре один. За окном стемнело – я заметил это, увидев свое отражение в стекле. Выключив свет, я запер кабинет и спустился на лифте в вестибюль.