Запах разума

И все остановились. Смотрю, на другом берегу странная штуковина. В «Икее» продаются такие абажуры японские, блин, или китайские, я не разбираюсь — вроде как из бумаги, что ли. Неровные такие, шершавые. Вот такая там была штуковина на столбе. Неровная. Не совсем круглая, а кривая какая-то. И на вид шершавая.

Витёк говорит:

— Прикол… вчера круглым казался.

А Артик откашлялся и говорит:

— Из-за света. Какая странная лампа… она ведь не стеклянная и, кажется, не пластмассовая… Из чего это сделано? Если бы не было смешно, я бы предположил, что из папье-маше.

— Чего это? — говорю.

— Мятая бумага, — отвечает. — Смачивают в клейстере, придают ей форму, она засыхает и становится довольно твёрдой… Но это неподходящий материал для фонаря в лесу.

Витёк говорит:

— Как хотите, пацаны, а я сплаваю. Надо посмотреть поближе, — а Артик головой крутит молча, нет, мол.

И тут Динька, который фонарём как-то слабо заинтересовался, а прошёл немного вперёд, крикнул:

— Мужики! Мост!

И Артик тут же:

— Не надо в воду! Сейчас перейдём туда по мосту!

Обрадовался он охрененно. Прямо камень у него с души свалился, блин. И они с Витей переглянулись и побежали к мосту, а я — за ними.

До меня начало потихоньку допирать кое-что.

Из-за Артиковой пидорской манеры мне всё время казалось, что он — ссыкло последнее. Дёрганый он был — никого такого дёрганого на «Игле» я больше не видел, да и вообще, народ старался себя в руках держать, а этот — нет. Но я сейчас случайно поймал евонный взгляд — как он на Витьку смотрел — и вдруг подумал, что он ещё дома на меня смотрел почти так же.

Он же в натуре припадочный, Артик. А когда у него припадок — тогда у него предчувствие. Это не трусость. Он просто знает.

Когда ТПортал проходили, он один заранее знал, что в задницу лезем. И сейчас — знал, что Витьке в воду нельзя. И мандраж у него этот случался, когда он боялся, что не послушают. Не зря боялся, ёлки.

Ёкарный бабай…

Мост маячил впереди, нам пришлось ещё с полкилометра пробежать, и я думал, что далеко возвращаться придётся. Не хотелось возвращаться, не знаю, почему. Когда бежишь вперёд — думаешь, что прибежишь на место, в конце концов. Домой, типа.

Дурь какая-то. Тут-то совершенно всё равно, куда — вперёд, назад, блин, хоть как. Но в башке сидела идея, что сзади мы уже всё видали, а впереди — нет ещё. И впереди может оказаться лучше. Вот и гонит — вперёд, вперёд, вперёд, бляха-муха… Беспонтово.

Но Витёк сказал:

— Где мост — там люди.

— Про фонарь ты то же самое говорил, — говорю. — Хрень это всё.

А Витёк:

— Нет, тут — точно. Где мост — там дорога.

А Артик кашлянул и выдохнул:

— Ага!

Но это вправду оказалась хрень.

В смысле, ни хрена не мост. То есть перейти-то можно, даже очень — но совсем не так, как по-человечески.

На нашем берегу росло два дерева — и на том берегу росло два дерева, но корни у них высовывались из земли, переплетались друг с другом и с ветками, протягивались туда, вперёд. И из этих переплетённых корней получалось что-то вроде моста, даже с перилами, шириной метра в три. Само собой, в общем. На корнях росло зелёное, как тина, свисало вниз, и вся эта хреновина мне показалась какой-то ненастоящей. Как в кино бывает.

Но, главное дело, к ней и правда вела дорога! Она выходила из леса — и на том берегу тоже виднелась. И дорога эта была — такая же хрень, как мост, такая же ненастоящая.

Я думал, она вымощена камнями — издали показалось. Подошли поближе — какие же это камни, ёлки! Это фигня какая-то!

Я на корточки присел, потрогал. Оно было — как мокрая упругая резина, но не резина. Какие-то, блин, плиты или что — неправильной формы, скруглённые, очень глубоко вкопанные; я пальцем покопал, потом — ножом: не достать, где кончается, а режется тяжело, как качественный литой каучук. На века сделано, но между плитами кое-где — зазоры в палец, в зазорах растёт что-то мелкое, зелёное.

Мужики, на меня глядя, тоже расселись вокруг, давай эту штуку, из чего дорога, пальцами тыкать.

— Чё это за хреновина, не пойму, — говорю.

Артик кашлянул и говорит:

— Это, вероятно, прозвучит безумно, но, на мой взгляд, оно похоже на литопсы.

Вот ещё идиотская черта у него — выдумывает всякие слова, которых нормальные люди не знают. Небось, спецом в энциклопедиях искал, умник хренов…

Динька говорит:

— А что это — литопсы?

А Артик:

— Растения. Это какая-то невероятная технология. Мост скручен из воздушных корней, а дорогу, похоже, посеяли… высадили… как рассаду, понимаете?

Витёк говорит:

— Нет. Как это — «высадили», ёпт?

— Какие, нахрен, растения? — говорю. — Ты посмотри, они же вкопаны в…

И тут до меня доходит. Эти плитки… они — типа кактусов, только без колючек и с плоским верхом. Колобашки такие… у одной бабы на подоконнике видел. А ихние листья или что там — это зелёное между, в швах.

— Тёма, — говорю, — они что, растут, что ли? Там, внизу — корни?

Ну, ёлки, стоит ему сказать два слова попросту — тут же лыбится, урод:

— Ты делаешь успехи, Сергей. Каждая такая плитка — это отдельное растение. Эта дорога — нечто, вроде колонии, или клумбы, если хотите… Удивительно, как она держит форму, не разрастается…

Динька говорит: