Запах разума

Он учил нас правильно выговаривать звуки — но не только. Я подумал, что он намертво связывает для нас звучание слова с его «ароматической иллюстрацией». Он не просто учил нас говорить вслух — он учил нас разбирать оттенки ароматической речи.

Удивительный материал, из которого здесь делались обучающие игрушки, не просто мгновенно впитывал запах с кончиков пальцев учителя — он ещё и усиливал этот запах. Так же сильно действовал и химический нейтрализатор, который лицин выделяли щелью на ладони — кукла мгновенно переставала благоухать, как только кукловод его применял.

Я только не мог представить себе, как. Ведь для выделения нейтрализатора лицин сжимали ладонь в кулак. Я подумал, что внутри куклы есть какой-нибудь выступ или рычажок, которым Чероди нажимает на это место.

Если запах тут воспринимают почти так же или так же, как слово на Земле, то здешние дети должны быть в восторге от такого фокуса: говорящая кукла! Местный аналог чревовещания!

До роскошного завтрака, на который нас всех позвали в зал, я бы сказал, для торжеств в доме рядом с фабрикой-кухней, мы успели выучить и научиться произносить несколько обиходных слов. Приветствие-прощание, «дай» и «возьми», «встать-сесть-лечь» и кое-какие, видимо, глагольные формы — и каждое из этих слов Чероди закрепил запахом, словно приклеил или прибил гвоздями к нашей памяти. К концу первого, краткого и весёлого, урока я уже думал, что с дело с куклами обстоит ещё любопытнее: уж не выделяют ли они вместе с ароматическим секретом лицин ещё какие-нибудь вещества — скажем, активизирующие вербальную память?

За завтраком с Чероди явно кокетничали местные девицы, даже сама присутствующая с неизменной свитой Государыня Радзико улыбалась в побелевшие от старости усы — а Чероди перекидывался репликами, и звуковыми, и ароматическими, с добрейшей тётушкой Видзико, с нашим пушистым доктором Нгиланом и со своими товарищами, прилетевшими вместе с ним. Эти двое тоже вызывали любопытные мысли. Если весёлый рыжик в ожерельях и фенечках из цветных бусин, которого нам назвали лишь по имени — Дзарган, явно был пилотом — носителем навигационных тёмных ос, то корректный полосатый джентльмен в бурой с прозеленью хламиде напоминал медика. Во-первых, он назвал фамилию, представился как Нерли Цодинг. Во-вторых, он переговаривался с нашими врачами и продемонстрировал тётушке Видзико пушистую полосатую осу для внутримышечных инъекций. В-третьих, он прибыл по нашу душу — это было заметно невооружённым глазом.

Начиналось наше обучение просто прекрасно.

Используя методику господина Чероди, мы усваивали слова местного языка с фантастической скоростью. Через несколько дней интенсивного обучения я начал замечать, что понимаю не только слова, но и ароматы, обращённые ко мне нашими друзьями-лицин. Виктор, начинавший общение очень тяжело, и даже радость наша Калюжный, способный к языкам не более чем ломовая лошадь, осмелели до того, что перекидывались с лицин репликами. Денис был в восторге.

— Ещё немножко подучимся, — говорил он радостно, — и можно будет обо всём расспросить.

Я, откровенно говоря, разделял его энтузиазм далеко не в полной мере, а Кудинов был и вовсе пессимистически настроен.

— Щас! — резал Виктор. — Ты погоди, салага, простые слова кончатся, понятия пойдут. Вот тогда мы и сядем в лужу, все вместе.

Динька обижался, но я не мог не согласиться с Виктором.

В его правоте мы начали убеждаться даже раньше, чем ожидали. Наша жизнь в посёлке Кэлдзи изменилась с прилётом Чероди, но Чероди был первым из множества визитёров. Он только готовил нас к контакту — осуществлять контакт, видимо, не входило в его компетенцию. Именно поэтому, обучая нас речи, Чероди время от времени натыкался на непонимание, как на стенку — и ровно то же самое происходило с нами.

За первые два или три дня мы изучили массу обиходных слов, связанных с будничной жизнью лицин. Произношение давалось с трудом — но это казалось мне единственной сложностью: грамматически язык, по-моему, был не сложнее английского. Оттенки смысла дополнялись запахами — и видимо, богатство ароматических подтекстов заменяло грамматические вычурности. Грамматические формы преобразовывались в языке лицин одна в другую так же легко, как переливались один в другой оттенки ароматов: иногда мы, люди, притормаживали перед простым словом, не представляя, как перевести его на русский.

Как образовать действие от слова «мёд»? Грамматически — сделать себя мёдом целиком, по смыслу — стать для кого-нибудь (друзей? родных?) таким же сладким. По сути — вести себя соответственно медовому запаху слова «любить», такого же многогранного, как и в русском языке.

«Любить» лицин могли родню, друзей, зверей, растения, — не в качестве еды, а как госпожа Видзико любила Дерево, — слова — скажем, стихи — и места. О любимой еде здесь говорили с особой приставкой к слову «мёд» — и мне вспомнился знаменитый кавказец из анекдота, который помидоры «кюшать любил, а так — нет».