Западный край. Рассказы. Сказки

Бывало, и раньше люди спускались на заработки в Иен, где сейчас строили дорогу. Но многих отпугивали звенящие удары ломов и кирок и тяжкий громовой гул взрывов, рушивших скалы. Да вдобавок еще злоумышленники распускали черные слухи, так что со временем никто, кроме самых отчаянных смельчаков, уже не решался идти на стройку. Зато те, кто побывали там, убедились: рабочим на стройке живется неплохо — им прилично платят и прямо на строительство приезжает передвижной магазин, доставляет всякие товары. Стоило кому-нибудь из строителей вернуться домой, к нему тотчас набивалась вся деревня — взглянуть, чего он накупил в магазине, да расспросить про дорогу. И хозяин выкладывал для всеобщего обозрения приве-зеннные обновки. Были тут и катушки ниток, и большие чашки с ложками. Каждый мог видеть «выставку» своими глазами, и теперь, если кто и запугивал людей, отговаривал их идти на стройку, ему не было веры. Всякому хотелось спуститься в город — хоть разок.

А возвращаясь, люди рассказывали про расчудесное тамошнее житье. На речке Намиен поставлена водяная электростанция, и электрические лампочки горят у мео в деревне Тхенпа. И даже в пору туманов слышно, как бегают, рокоча, тракторы по землям госхоза. Автомобили свозят народ отовсюду и, подъезжая к Окружному комитету, громко гудят, оглашая базары и улицы.

Посреди базара стоят магазины и лавки, народ туда целый день валом валит. Одно слово — веселье! Кого только там не встретишь: перед глазами пестрят хвостатые пояса красных мео и расшитые сине-черным по вороту и рукавам одежды белых мео, темно-синие головные платки, душегреи с двойною желтою оторочкой и красные юбки миловидных девушек тхай. А уж под Новый год, когда все стараются приодеться, базары и вовсе похожи на лужайки, усеянные яркими весенними цветами.

Потом в Иен зачастили специалисты, приехавшие изучать здешние земли: где лучше поднять целину и какие здесь, в горах, развивать отрасли хозяйства. Город стал еще оживленнее, народу на улицах видимо-невидимо… Теперь Иен и не узнать: не то, что в старину. Тогда даже присказку такую сложили: «В Иене лишь желтые мухи, блохи да ветер». Случалось, целыми днями не увидишь тут лица человеческого — одни чины, да стражники или вьючные караваны Тонга и Део — понурые лошади да усталые до смерти, взопревшие, разгоряченные носильщики.

Нет, Иен сегодня совсем не тот, что прежде.

А вслед за ним менялся и Финша.

* * *

Народ из деревень — ближних и дальних — стекался в Финша строить склад, магазин и медпункт.

Нынче, казалось, даже утро поднимается сюда, в горы, позднее обычного, поджидая шагавших по дорогам людей. А они еще до света с шумом и гомоном отправлялись в путь — точь-в-точь как во время жатвы, когда всей деревней спозаранку уходили в поле. Никто не хотел дожидаться, покуда староста отрядит его на стройку, шли сами — целыми семьями.

Цокая копытами по камням, прошла лошадь, за нею — другая, третья, четвертая… Они идут вереницей, позвякивая колокольчиками. На спинах у них навьючены мешки с кукурузной мукой, котлы, тесаки, бамбуковые бочонки с водой. Вода выплескивается из бочонков, и лошадиные спины лоснятся от влаги. А на последней лошади едет в клетке багряноперый петух. Его взяли с собой, чтобы криком своим отмечал он наступление утра. Багряный петух с черными ногами и круглыми красными глазами то и дело заливисто кукарекает. И долгое эхо оглашает ущелье.

Неторопливо выступает лошадь без вьюка. На ней восседает парень, колени его касаются лохматой лошадиной гривы, склоненная голова раскачивается из стороны в сторону, руки крепко сжимают кхен.

Клубы тумана, улегшегося было на ночь по склонам гор, проснулись и поплыли наперерез веренице коней.

Шагавшая впереди молодка, разомлев от пьянящих запахов утра, подвернула повыше юбку — словно возвращалась домой с поля.

За спиной у другой женщины болтался притянутый поясом мешок. В нем были уложены кукурузные початки, дыня, персики и поздние сливы, обметанные белым налетом. Сверху лежала наполненная водкой фляга из тыквы.

Следом шла ее малолетняя дочь: ноги девочки до колен были старательно обмотаны матерчатыми лентами, ворот платья обшит красной тесьмой, волосы на висках выбриты; за спиной висела корзина, край ее упирался в затылок — совсем как у взрослых. Лицо девочки было строгим и серьезным — точь-в-точь как у матери.

У третьей женщины, постарше, в заплечном мешке сидел ребенок. Он то озирался, тараща глазенки, то дремал, раскачиваясь в такт ее шагам.

Лохматые псы с выпученными глазами деловито сновали у всех под ногами.

Женщины, играя с шагавшими рядом детьми, старались обогнать друг дружку и ухватиться за лошадиный хвост, чтобы легче было взбираться по крутизне. А собаки, не понимая, в чем дело, яростно лаяли, словно споря, кому из них помочь малышу, сидевшему в мешке: он требовал, чтобы его спустили на землю и тоже дали подержаться за конский хвост.

Из всех горных деревень шли люди.