Зандр

Всё дело заключалось в Полукруглом хребте, который охватывал обширный Весёлый Котёл с востока и мягко прижимал к Рогульским Утёсам. Из-за хребта в Котёл не пришла чужая власть, но своих вождей, готовых противостоять падальщикам, в просторечии — падлам, на территории не нашлось, и потому главным здесь постепенно утвердился Скотт Баптист — главарь самой мощной банды падл. Довольно долгое время Баптист попросту «гулял», едва не спятив от вседозволенности и безнаказанности: грабил не задумываясь, насиловал всех, кого видел, отнимал, казнил… Одним словом, вёл себя, как заурядная падла с Зандра, однако бунты местных — хоть и жестоко подавленные — заставили Скотта призадуматься и понять, что Весёлый Котёл самой географией приспособлен для того, чтобы стать его вотчиной. Скотт призадумался и одумался. Баптист превратил небольшой посёлок на плато Кирпичи в хорошо укреплённый аттракцион и объявил себя единственной легитимной властью Весёлого.

Что именно означает слово «легитимный», Скотт не знал, издаваемые законы называл понятиями, однако он дал территории главное — правила игры и хоть какую-то предсказуемость, превратил аттракцион в настоящую столицу и тем привлёк внимание баши.

В некогда бандитскую зону потянулись бронекараваны.

— Через пять дней мы повернём на юг, в Январские Степи, пройдём по их крупным поселениям, выйдем на границу Белого Пустыря, проведём три ярмарки в его северной зоне, вернёмся в Степи через Душные Камни, развернёмся и снова войдём в Весёлый Котёл. — Баши выдержал паузу. — Следующую ярмарку в Деве я планирую провести месяца через четыре. Не раньше.

— Зачем вы мне об этом рассказываете, дорогой друг? — тихо спросил Тредер, отворачиваясь к окну. При этом он зафиксировал правую руку в полусогнутом положении и чуть погладил, показывая, что немного нервничает.

— Тебе случалось бывать в Белом Пустыре? — вопросом на вопрос ответил Энгельс.

— Нет.

— Ты много потерял… — Баши вздохнул, припоминая… или подбирая слова: — Пустырь настолько белый, что убивает глаза, но так красив, что возникает желание сойти с ума. Особенно там, где мы будем — на севере. Там белый цвет стал миром, вобрав в себя все его краски, всю жизнь… И ты знаешь, Хаким, иногда я специально останавливаю караван, чтобы полюбоваться Белым. Я смотрю, смотрю на него столько, сколько это возможно без защитных очков, потом надеваю их и продолжаю смотреть. Я любуюсь… Я любуюсь, Хаким, представляешь? Я! Я видел всё до Времени Света и видел всё после него. Я был уверен: ничто не сможет меня поразить, но Белый Пустырь ударил мне в самое сердце. Он прекрасен…

— И прекрасна сама возможность путешествовать, — едва слышно произнёс Тредер. — Отыскивать чарующие места, которые, как это ни странно, есть в унылом Зандре…

— Любоваться ими…

— И чувствовать себя человеком…

— Ты все понимаешь, — улыбнулся баши. — Ты умён и восприимчив, хотя пытаешься казаться заурядным.

— Благодарю, дорогой друг.

Но Мухаммед, как выяснилось, не закончил.

— Ты прекрасный врач, Хаким, ты мог бы лечить моих людей и практиковать в каждом поселении, где я ставлю ярмарку. Такие, как ты, сейчас наперечёт и на вес золота.

— Всё так, дорогой друг, но вы знаете мои обстоятельства, — развёл руками седой. — Я услышал время, которое у меня есть, — четыре месяца. И если судьбе будет угодно вновь свести нас в Железной Деве, а вы по-прежнему будете добры ко мне, я с удовольствием приму предложение и останусь путешествовать.

— Это твоё слово?

— Да.

Энгельс выдержал паузу, демонстрируя, что ждал иного ответа, после чего велел:

— Помоги мне подняться. — Опёрся на руку Тредера, на ту самую, которую поддерживал киберпротез, медленно дошёл до носа кабины и остановился у лобового окна. Теперь их разговор не мог слышать даже рулевой. — Ты хороший человек, Хаким, хороший, но глупый. Я видел много похожих на тебя людей, но все они были мёртвыми. Или готовились умереть.

— Знаю, дорогой друг, — спокойно подтвердил седой. — Я не первый день в Зандре и потому подписываюсь под каждым вашим словом.

— Я не понимаю таких, как ты, но уважаю. Вы не останавливаетесь даже перед лицом смерти.

— Я должен…

— Больше ни слова — ты только что всё о себе сказал.

Они помолчали, любуясь медленно приближающейся колокольней — даже на знакомом плато Энгельс не позволял разгоняться быстрее сорока километров в час, наблюдая за мотоциклами и багги разведки — несколько машин устремились к аттракциону, за броневиками охраны — люки задраены, пулемётные стволы медленно ходят по кругу, выискивая цели, — после чего баши продолжил:

— Я знаю — это бесполезно, но не могу не предупредить в последний раз: не ходи в Безнадёгу, Хаким, там совсем плохо. Все аттракционы, которые ты видел до сих пор, не идут ни в какое сравнение с Безнадёгой. Там нет закона, нет даже понятий, нет ничего, к чему ты привык. Ты не вернёшься.

— Вы знаете мои обстоятельства, дорогой друг, — повторил седой.

— Эх…