Замри и прыгни

И еще: ни в коем случае не надо открывать глаза. Чтобы не ушли волшебные, замечательные, удивительные картинки ее прошлой жизни, которые ей показывали напоследок, чтобы максимально облегчить уход.

Представилась большая нарядная елка, красиво накрытый стол. За елкой Володя отстоял на морозе четыре часа. Чуть не отморозил нос. И Зоя вместе с маленькой Ликой со смехом оттирали побелевший кончик ваточками, остро пахнувшими спиртом. Лике тогда было три. Зоя сшила ей удивительное платье, длинное, почти до пола, все в бледно-желтых оборках. Желтый же пояс, перехватывающий тоненькое тельце, распускался на спине громадным пышным бантом. Лика, ясноглазая, румяная, с чудесными рыжими локонами, походила на сказочную принцессу. Это сейчас в каждом магазине можно купить для ребенка любой наряд, а тогда это платье, изобретенное Зоей из яркого китайского штапеля, за которым она выстояла в магазине с чернильным номером на ладошке часов восемь, воспринималось как истинное чудо. Как дизайнерский изыск. Как привет из чужого мира, прекрасного и недоступного.

Потом, когда они оттерли папе нос, и он согрелся под душем, Лика торжественно вручила Владимиру их общий подарок — модную рубашку. Собственно, рубашка была обычной, купленной в советском магазине, убогого грязно-розового цвета. Но Зоя, зная любовь мужа к красивым вещам, пристрочила к этому изделию местной швейной промышленности модный ослепительно-белый воротничок-стойку и украсила грудь модным же крупным карманом с белыми вставками и белым лацканом. Зоины новации превратили рубашку в произведение искусства. Все друзья потом ахали и цокали языками, завистливо выспрашивая, где они оторвали такую стильную сорочку.

Себе она тогда тоже успела сшить новогодний наряд. Из дешевой подкладочной ткани, которую никто не брал по назначению ввиду странного пыльно-голубого цвета, Зоя соорудила пышную юбку на широком поясе, подчеркивавшем ее тонкую тогда еще талию, и легкий открытый топ на веревочных бретелях, открывающий великолепное молочно-белое декольте ее юного тела. Сколько ей тогда было? Двадцать два?

Короче, тот Новый год они встречали очень нарядными, очень красивыми и очень счастливыми. В дом набилась большая компания друзей тоже с маленькими детьми (они тогда еще дружили семьями с тремя такими же молодыми парами), веселье затянулось до утра. Потом, чтобы не тревожить уснувших в спальне детей, все взрослые вповалку улеглись на полу, уже не в силах снять праздничные наряды. А после позднего пробуждения тыкали друг в друга пальцами, потешаясь над тем, во что превратились за ночь их дизайнерские ухищрения, спроворенные из очень дешевых и, конечно же, очень мнущихся тканей…

Счастье… Оказывается, его было так много!

Наверное, тогда, в молодости, она израсходовала весь отведенный ей лимит. Счастье ведь не может быть бесконечным только у кого-то одного. Скорее всего, его запасы заведомо ограничены и выдаются при рождении строго дозировано. А уж человек сам распоряжается, растянуть ли их на всю жизнь, смакуя медленно и помаленьку, как горячий кофе, или, наоборот, пить его взахлеб, отфыркиваясь и расплескивая, как холодную минералку в жаркий день, не заботясь о том, останется ли что-то на завтра.

Они с Володей пили именно взахлеб. Кто ж тогда знал, что отведенная им пайка так скудна…

Неожиданно в глазах стало как-то очень светло. Даже ярко. Словно прямо у лица кто-то включил мощный прожектор.

Наверное, я вошла в тот самый белый коридор, проход между жизнью и вечностью, — поняла Зоя. — Не зря же все, кто пережил клиническую смерть, рассказывают именно о таком изумительно ярком и белом свете. Только они оттуда вернулись, потому что хотели жить, а я не хочу. Останусь там. Навсегда.

Свечение, однако, переместилось вбок и влево, и одновременно Зоя услышала едва различимый шум. Словно бы у тихого двигателя ее «форда» появился двойник. Или возникло неожиданное эхо.

Легкое беспокойство прогнало чудесную картинку давнего новогоднего праздника, и женщина недовольно поежилась, инстинктивно сдвинув в сторону затекшие ноги. Закаменевшие икры горячо взвыли, закололо и засвербило сразу все пальцы обеих ступней, и Зоя чуть не вскрикнула от охватившей конечности острой режущей боли.

Ну вот, — огорченно подумала она, — надо все начинать сначала…

Ноги все же пришлось вытянуть, поскольку дергало их нестерпимо, для этого понадобилось сесть прямо и открыть глаза.

Сквозь легкую сонливость, уже приятно тяжелившую голову, Зоя с удивлением разглядывала открывшуюся в боковом окне картину.