Замок тамплиеров

Ульяна погладила его по черноволосой головенке. Он поднял на нее свои чуть раскосые глазенки и увидел, что она готова заплакать. Притянул ее к себе и поцеловал в глаза. Ульяна улыбнулась, и готовые пролиться слезы высохли.

Таксист с готовностью предложил подождать их, но Ульяна расплатилась с ним и отпустила. Она не знала, сколько времени проведет здесь. И не хотела торопиться, зная, что ее ожидают.

Они прошли по главной аллее старого кладбища, мимо стелы с изображением композитора Александра Скрябина, несколько раз свернули на боковые дорожки и почти заблудились, когда Ульяна увидела потемневшую от времени оградку, за которой стоял памятник с выбитыми на нем годами жизни Милы Цикаридзе. Это было родственное захоронение, места в оградке было мало, и памятник поневоле был скромным. Но Ульяне он понравился. Мила не любила помпезности при жизни. Она была даже застенчивой, скрывая это за внешней развязностью светской львицы.

– Прости меня, Мила, – прошептала Ульяна, положив букет цветов к подножию памятника. На фотографии Мила была юной, красивой, и она улыбалась ей, а, быть может, Ксиу, который расшалился и бегал между оградками, читая полустертые надписи на старинных надгробиях. Проследив за ее взглядом, Ульяна тоже улыбнулась и сказала: – Это мой сын, Ксиу. Он тебя очень любит и часто просит рассказать о наших с тобой приключениях. Ты не возражаешь?

Мила не возражала, это Ульяна увидела в ее добрых голубых, словно небо, глазах.

– Я сказала Ксиу, что тебе не понравилось бы, если бы мы стояли здесь с хмурыми заплаканными лицами, – призналась Ульяна. – Ведь ты всегда была такой веселой и жизнерадостной…

Но глаза Ульяны противоречили ее словам. И она прикусила губу по своей старой привычке, чтобы удержать слезы. Возможно, ей бы не удалось, но подбежал Ксиу, схватил ее за руку и закричал:

– Мама, ну, пойдем же! Ведь ты хотела еще поставить свечку в церкви за тетю Милу! Помнишь, ты говорила?

Ульяна кивнула.

– До свидания, Мила, – тихо произнесла она. – Я не смогу часто навещать тебя, ты прости. Я живу теперь не в Москве. Но буду обязательно приезжать. Только ради тебя.

Ульяна, наклонившись, поцеловала фотографию Милы и, выйдя из оградки, быстро пошла по дорожке, держа сына за руку. Ксиу едва поспевал за ней, но не возмущался, видя, что его мама сильно взволнована. Такой печальной он ее еще никогда не видел. И мальчик сам невольно затих. Его личико цвета слоновой кости стало непроницаемым и невозмутимым, словно у крошечного китайского божка.

Они вышли из ворот Новодевичьего кладбища, прошли вдоль замшелой крепостной стены и зашли на территорию Новодевичьего монастыря. Усаженная деревьями аллея привела их к храму. Они поднялись по ступеням и вошли в массивные двери. Внутри было тихо, сумрачно, спокойно, пахло ладаном и воском. Горящие свечи освещали старинные иконы в золотых, серебряных и деревянных окладах, висевшие на стенах. Неулыбчивые лики святых размывало колеблющееся пламя, и они казались уже не такими строгими.

Ульяна зажгла и вставила в бронзовый подсвечник две большие свечи за упокой души Милы Цикаридзе – одну от себя, другую от Ксиу. Безмолвно произнесла заупокойную молитву, которую она специально выучила, собираясь в эту поездку. Ксиу стоял рядом, не произнося ни слова. На него подействовала атмосфера храма. Он выглядел не по годам печальным и задумчивым.

За спиной Ульяны послышались тихие шаги. Она оглянулась и увидела священника, переходящего от иконы к иконе, словно он хотел убедиться, что со святыми, изображенными на них, за ночь ничего не случилось. Священник был небольшого роста и очень дородным, его пышущее здоровьем лицо, что было заметно даже в робком пламени свечей, светилось умилением.

Ульяна сразу узнала его, несмотря на то, что прошло несколько лет с их первой и единственной встречи.

– Отец Евлампий! – окликнула она священника, когда тот проходил рядом с ней. – Как я рада вас видеть!

Отец Евлампий остановился, глядя на красивую молодую женщину с отеческим благоволением.

– Мы знакомы, дочь моя? – спросил он густым басом, входящим в разительный контраст с его ростом.

Но на этот раз Ульяна даже не улыбнулась, как это было несколько лет назад. И она благоразумно не стала напоминать отцу Евлампию о их прошлой встрече.

– Кто же вас не знает, отец Евлампий, – польстила она ему.

Отец Евлампий благодушно улыбнулся. И привычным жестом протянул руку для поцелуя.

Но вместо поцелуя Ульяна вложила в руку священника банковский чек, который она предварительно заполнила еще в гостинице и теперь достала из своей сумочки.

– Что это, дочь моя? – спросил отец Евлампий, с удивлением разглядывая чек.

– Это мое скромное пожертвование на монастырские нужды, – ответила Ульяна.

Но отец Евлампий уже увидел сумму, прописанную в чеке, и на его лице появилось неподдельное изумление. Запинаясь, он пробормотал:

– Дочь моя… А ты не ошиблась?.. Такой небывало щедрый дар…

– Нет, батюшка, – успокоила его Ульяна. – Это для монастыря. А это вам лично. – И она передала священнику еще один чек.

– А мне-то за что? – вырвалось у отца Евлампия.