Замок Бландинг (сборник)

– Мы не встретимся вечером за ужином. Если вам интересно, могу поставить вас в известность, что капитан Фосдайк пригласил меня на ужин и я намерена принять его приглашение.

– Розали!

– Вот настоящий мужчина! Когда он встречает гориллу, то смеется ей в лицо.

– И очень грубо с его стороны!

– Его и миллион горилл не испугал бы. Прощайте, мистер Муллинер. Мне надо пойти объяснить ему, что я утром ошиблась, когда сказала, что уже приглашена.

Она гордо удалилась, а Монтроз продолжал доедать свой пудинг, как в бреду.

Вполне возможно (сказал мистер Муллинер, величаво отхлебнув горячего виски с лимоном и обведя общество задумчивым взглядом), что, слушая мой рассказ, вы могли составить не слишком благоприятное мнение о моем дальнем родственнике Монтрозе. Если так, я не буду удивлен. Я лучше кого бы то ни было сознаю, что в сцене, мной описанной, он не показал себя с наилучшей стороны. Оценивая его неубедительные доводы, мы видим – как и Розали – всю их несостоятельность. И, как Розали, мы понимаем, что ноги у него были глиняными, да еще с душой в пятках.

Но в оправдание занятой им позиции я указал бы, что Монтроз Муллинер – возможно, из-за какого-то органического дефекта, например гормональной недостаточности, – был с детства робок до чрезвычайности. А его профессиональные обязанности помощника режиссера заметно усугубили врожденную боязливость.

Одна из теневых сторон должности помощника режиссера состоит в том, что буквально все, что с ним происходит, неотвратимо содействует возникновению комплекса неполноценности – или его усилению, если он уже возник. Его постоянно окликают «эй, вы там» и называют в третьем лице «этот олух». Если что-нибудь не залаживается во время съемки, винят его, и он выслушивает поношения не только от продюсера, но и от режиссера, а также от всех ведущих актеров и актрис. И наконец, он должен услужливо подчиняться такому количеству людей, что со временем начинает смахивать на кролика самой почтительной и робкой породы. Пять лет помощничания режиссеру настолько подорвали стойкость духа Монтроза, что он начал вскакивать во сне и извиняться.

И следовательно, он доказал всю силу своей великой любви к Розали Бимиш, когда несколько дней спустя, повстречав капитана Джека Фосдайка, обрушил на него град горчайших упреков. Только любовь могла принудить его поступить настолько противно своей натуре.

Он винил капитана за все, что произошло. Он считал, что капитан специально сбил Розали с толку и повлиял на нее с единственной целью вызвать у нее недоверие к тому, с кем она обменялась клятвами любви.

– Если бы не вы, – докончил он с жаром, – то я, конечно же, сумел бы уговорить ее отказаться от того, что, по сути, является всего лишь девическим капризом. Но вы вскружили ей голову, и в каком я теперь положении?

Капитан беззаботно покрутил ус.

– Не вините меня, мой милый. Эта моя роковая привлекательность для прекрасного пола стала проклятием всей моей жизни. Бедные ночные мотылечки, они тщетно слетаются, взмахивая крылышками, на яркий свет моей личности. Напомните, чтобы я рассказал вам об интересном эпизоде, имевшем место в гареме царька племени мбонго. Во мне есть нечто… я бы сказал – гипнотическое. Не моя вина, если эта девочка сравнила нас. Она неизбежно должна была сравнить нас. А сравнив нас, что же она видит? С одной стороны – человек с душой из закаленной стали, способный поглядеть горилле в глаза и заставить ее ходить по струнке. А с другой – это уподобление я употребляю в безобиднейшем смысле – червяк ползучий. Ну, всего хорошего, мой милый, был очень рад встретиться с вами и поболтать, – сказал капитан Фосдайк. – Люблю, когда вы, молодые ребятки, обращаетесь ко мне со своими тревогами.

Несколько секунд после его ухода Монтроз продолжал стоять неподвижно, а в его мозгу блистательной процессией проходили все остроумнейшие ответы, какими он мог бы срезать этого гнусного зазнайку. Затем его мысли вновь обратились к гориллам.

Возможно, что жалящие намеки, на какие не поскупился капитан Фосдайк, теперь пробудили в Монтрозе что-то отдаленно напоминающее доблесть. Бесспорно, до этого разговора он не собирался еще раз побывать у клетки с гориллой – одного взгляда на обитательницу этой клетки было для него более чем достаточно. Теперь же, уязвленный презрительными насмешками своего соперника, он решил еще раз посмотреть на зверюгу. Что, если при более тщательном осмотре она покажется не такой уж внушительной? Он знал, что так бывает, и не так уж редко. Например, при первом взгляде на мистера Шнелленхамера он испытал то, что наши бабушки называли «обмиранием сердца». А теперь он был способен, хотя бы внешне, сохранять в его присутствии слегка независимый вид.

Сказано – сделано, и вскоре он уже обменивался взглядами с гориллой сквозь прутья решетки.